Церковь Знамения в Дубровицах и Церковь Архангела Гавриила (Меншикова башня) в Москве

Кто сотворил внешнее, тот сотворил и внутреннее. Так сказано в Писании. Для раннего московского барокко характерно сочетание иноземного декора с композиционными приемами, традиционными для русской архитектуры. Но горячее желание переодеть старину в новые одежды порой приводило к появлению построек, не похожих ни на русский храм, ни на польский костел, ни на немецкую кирху.

Одно из самых диковинных архитектурных явлений той сумбурной эпохи, когда Московское царство перерождалось в Российскую империю, — церковь Знамения в Дубровицах, близ Подольска. Хотя она стоит далеко за пределами Московской кольцевой, но рассказ о ней логично вписывается именно в тему московского барокко.

Как и Филевская церковь, она была построена в усадьбе вельможи — князя Голицына, про которого так писал современник (тоже аристократ) князь Куракин: «...Борис Алексеевич Голицын <...> был в кредите при царице Наталье Кирилловне и сыне ея, царе Петре Алексеевиче. <...> Был человек ума великаго, а особливо остроты, но к делам непреложной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию. И оной есть первым, которой начал с офицерами и купцами-иноземцами обходиться».

Что Борис Голицын был «в кредите» — видно из вольного размаха, с которым возведена церковь. То, что он «начал... с иноземцами обходиться», определило выбор мастеров-строителей: тут явно поработали иностранцы; по слухам, их было выписано из разных стран до сотни. А что «любил забавы», заметно с первого взгляда на этот затейливо-необыкновенный храм. (Со второго взгляда, пожалуй, вспомнишь, что князь «склонен был к питию»...)

Борис Голицын, близко знавший Льва Нарышкина, частенько бывал в его имении. Церковь Знамения поэтому несет на себе заметный отпечаток влияния филевского шедевра. Однако то новое, что в церкви Покрова гармонично соединено с доброй стариной, у голицынской постройки выдвинуто на первый план, утрировано, доведено до крайности. Она состоит из двух главных компонентов: из основания, четырехлопастного в плане, и башни, поставленной на купольный свод. Чем-то это напоминает свечу, воткнутую в середину торта. Кондитерские ассоциации усиливаются обилием всевозможного декора. Тут и рустовка стен, и колонны, и полуколонны, и сложно оформленные карнизы, и фронтоны, и скульптуры святых, выполненные иностранными мастерами по рецептам барокко. А самое главное — невероятно изобильные рельефные изображения: гирлянды, ангелы, виноградные лозы, листья, плоды, маски... И наверху, над всем этим буйством, — царский венец вместо традиционной главки или купола.

Дубровицкая церковь удивляет, но не освежает душу. В ней отразилась мечта о рае как о стране плотского изобилия. Духовное начало — на грани исчезновения. Но все же в ней есть главное стремление русской архитектуры: вверх.

Церковь в Дубровицах была завершена в 1704 году. А три года спустя в Москве вознесла свой крест церковь Архангела Гавриила, построенная по заказу вошедшего в силу «птенца гнезда Петрова» Александра Меншикова. Ее идея заключена в обиходном названии: Меншикова башня. Она строже и проще дубровицкой причудницы, но повторяет и даже усиливает ее композицию. В ней нацеленная в небо вертикаль абсолютно доминирует над полезной горизонталью. И похожа она не на кулинарное диво, а на вытянувшегося в струнку обер-офицера Преображенского полка.