В 1988 году в крупные города СССР вселились 8,5 миллиона человек, из них 5,1 миллиона — из других городов и рабочих поселков, а 3,4 миллиона — из сельских населенных мест. Из городов в села уехали 2 миллиона человек, так что число горожан увеличилось за год на 1,4 миллиона.
Выход из «Крепости», общие проблемы урбанизации.
Статья специалиста-демографа о свободе перемещений в СССР вряд ли кого оставит равнодушным. Каждому из нас не раз приходилось сталкиваться с этой проблемой. Наверное, многие идеи ученого покажутся читателям спорными. Что ж, редакция готова продолжить эту дискуссию на страницах журнала.
Советский человек за свою примерно семидесятилетнюю жизнь переселяется раз шесть. И в основном кочевая пора приходится на годы юности — с пятнадцати до тридцати лет.
Любопытно, что на первом Съезде народных депутатов проблемы миграции населения почти не затрагивались. А они чрезвычайно важны и остры. И многие другие наши беды (например, продовольственный вопрос) тесно связаны с миграцией и в значительной мере ею определяются.
В 1988 году в города СССР вселились 8,5 миллиона человек, из них 5,1 миллиона — из других городов и рабочих поселков, а 3,4 миллиона — из сельских населенных мест. Из городов в села уехали 2 миллиона человек, так что число горожан увеличилось за год на 1,4 миллиона.
Среди взрослых жителей наших городов до сих пор большинство — люди, родившиеся в деревне. Кстати, если бы не они, деревенские, городское население страны редело бы на глазах, поскольку горожане давно себя не воспроизводят, то есть рождающихся у них детей недостаточно для замещения родительского поколения. В демографическом смысле нынешний город создан селом и только им и поддерживается; без постоянной подпитки из села, он бы неизбежно деградировал. За последние тридцать лет, с 1959 по 1989 год, число горожан возросло со 100 до 189 миллионов человек, а число сельских жителей уменьшилось со 109 до 98 миллионов.
В предвоенные годы в городах жила треть населения страны, сейчас — две трети. И это соотношение между горожанами и сельскими жителями «перевернулось» как раз в результате миграции.
В печати переход сельских жителей в города обычно оценивают крайне отрицательно. Именно этим частенько объясняют жалкое состояние нашего сельского хозяйства и недостаток продуктов питания. Насколько это справедливо?
В мире нет ни одной экономически развитой страны, где в сельском хозяйстве была бы занята столь громадная часть трудовых ресурсов, как в СССР. По данным Госкомстата, в сельском хозяйстве работает каждый пятый среднегодовой работник народного хозяйства СССР. Обратите внимание на это слово: среднегодовой. В сельском хозяйстве огромная доля сезонных работ. В это время, особенно на уборку урожая, приезжает масса «сезонников». То есть практически в сельском хозяйстве страны занято много больше статистической «пятой части».
А как в других странах? Да так, что обычно в сельском хозяйстве занято три — пять процентов этой самой силы. Причем и свою страну кормят, и экспортируют немало. Так что нынешнее состояние нашего сельского хозяйства определяется отнюдь не чрезмерным оттоком населения из села и чрезмерным ростом городов. Работники для села есть, их даже слишком много. Да, во многих относительно северных областях страны рабочей силы в сельском хозяйстве не хватает. Но в южных районах, особенно в Средней Азии, избыток труда в сельских местностях много больше недостатка на Севере. Никак нельзя судить о положении в селе такой громадной и разнообразной страны лишь по российскому Нечерноземью.
Главная проблема ухода жителей деревни в город совсем не в том, что уходит якобы слишком много народу, а в том, что уходят преимущественно оттуда, где некому работать, но упорно держатся там, где нечего делать!
Отток сельского населения в города был в свое время необходимым элементом индустриализации. Но, увы, аппарат оказался неспособным понять закономерности миграции и разумно на нее воздействовать. Вместо того чтобы поощрять отток молодежи из мест с избытком рабочих рук, там так же, как и в Нечерноземье, пытались эту молодежь удержать. Как-то беседовал я в Ленинабадском облисполкоме с заместителем председателя, интересовался проблемами юношей и девушек. «Вы знаете, какая у нас замечательная молодежь пошла?! — млел от восторга зампред — Целых 28 сельских школ выступили с инициативой — «всем классом в родной колхоз!».
— Простите, почему вас это так радует? — спрашиваю.
— А как же?! Разве вам не известно, как оценил такую инициативу костромских школьников Леонид Ильич?
— Знаю. Но ведь в костромских колхозах и совхозах некому работать. А как у вас?
— Знаете, это не мой вопрос...
Этот разговор был уже давно. Но вот недавно у заведующего роно Ходжентского района Ленинабадской области я спросил: много ли выпускников средних школ остается в селе?
— Очень хорошо обстоит у нас с этим дело — ответил он — Процентов восемьдесят остается, если не больше.
Поясню, что Ленинабадская область Таджикистана — одна из самых перенаселенных во всей Средней Азии, что численность сельских жителей там стремительно растет, быстро увеличивается безработица, а Ходжентский район (вокруг Ленинабада) — вообще самый населенный в области.
За тридцать последних лет сельское население Средней Азии выросло более чем в два раза, хотя и тридцать лет назад недостатка трудовых ресурсов в селе не было (кроме районов нового освоения, где рабочей силы и сейчас не хватает).
В 1959 году в Калининской области был 1 миллион 19 тысяч сельских жителей, а к началу 1989 года осталось 476 тысяч, то есть менее 47 процентов от населения тридцатилетней давности. А сельское население Таджикистана за те же 30 лет возросло с 1 миллиона 334 тысяч до 3 миллионов 445 тысяч, то есть увеличилось в 2,6 раза. Это одна из самых малоземельных наших республик с огромным аграрным перенаселением, то есть скрытой безработицей.
На первый взгляд может показаться, что между ростом сельского населения в Средней Азии и убылью в Нечерноземье нет ничего общего. Но эти два процесса очень даже тесно между собой связаны. Если новые промышленные предприятия строятся преимущественно в Нечерноземье, то на них окажутся главным образом жители этой зоны, если в Средней Азии, то соответственно тамошние безработные сельские жители. Однако нашим министерствам и ведомствам выгоднее вводить новые мощности в европейской части. Поэтому, например, производя почти весь наш хлопок, республики Средней Азии перерабатывают мизерную его часть, ввозя большую часть потребляемых тканей, трикотажа, чулок и носков из РСФСР. Сначала хлопок везут за четыре-пять тысяч километров на северо-запад страны (районы Москвы, Иванова, Ленинграда), потом в обратном направлении отправляют готовую продукцию. На текстильные фабрики в Ленинград завозят тысячи вьетнамцев, а в Средней Азии возводят крайне капиталоемкие производства, которые могут занять очень мало рабочих рук. Вот, например, ЮТТПК — Южно-Таджикский территориально-промышленный комплекс. Уникальная Нурекская ГЭС, алюминиевый и электрохимический заводы. Всего занято на них около 15 тысяч человек. А затраты такие, что на них можно было бы создать сотни тысяч рабочих мест в менее капиталоемких отраслях народного хозяйства. Но трудоемкие производства нередко организуются там, куда рабочую силу надо завозить, где ее нет. Ведомствам выгодно, народному хозяйству страны — разорительно.
Одна из острейших проблем нашей жизни — с ней, кстати, во многом связаны недавние волнения — необходимость резко усилить отток молодежи из перенаселенного села Средней Азии. Исследователи миграции говорят об этом давно, но практически почти ничего не сделано. Недавно мне пришлось участвовать в «круглом столе» по проблемам социально-экономического развития Средней Азии в Ташкенте. Сложилось впечатление, что местные руководители просто не понимают ситуации.
Две первоочередные проблемы надо срочно решать: создать большее количество новых рабочих мест в городах (а также и в поселках, и в кишлаках, которые постепенно будут перерастать в города); повысить мобильность сельской молодежи.
Да, молодежь Средней Азии не рвется, подобно молодежи Нечерноземья, в города. Одна из главных причин этого — ее чрезвычайно слабая подготовленность к городской жизни. И для такой подготовки, для того чтобы стронуть с места эту огромную, грозящую не только демографическими неприятностями массу, нужна целая система мер. Например, резкое повышение уровня общеобразовательной подготовки в сельских школах. Необходимо ориентировать сельских школьников с ранних лет на город, городские профессии, городские ценности, городской образ жизни. Обучать их «городским» профессиям непосредственно в кишлаках. Экономически и организационно помогать в переселении из села в город (пособия; выделение участков под дома, бронирование рабочих мест и т. д.). Создать систему помощи и социально-психологической адаптации сельчан к городскому образу жизни...
Обратимся теперь к другой стороне переезда из села в город.
Где, в каких городах преимущественно появляются вчерашние сельские жители? Оказывается, в больших, доля которых в стране стремительно растет. Но шла подобная концентрация не благодаря соответствующей градостроительной политике государства, а вопреки ей.
Главная линия — как раз ограничение роста больших городов. Господствовала очень странная, на мой взгляд, теория, согласно которой наилучшими во всех отношениях считались города средних размеров, а «слишком большие» — неудобными и невыгодными. (Слишком большими считались уже города с населением в 400 тысяч человек.) В соответствии с теорией издавалась масса «ограничительных» постановлений. Во многих из них запрещалось строительство новых крупных промышленных предприятий и расширение существующих. Такие запреты начались еще с 1931 года, когда впервые была определена будущая предельная численность населения Москвы — 5 миллионов человек.
Жизнь шла, однако, своим путем, невзирая ни на какие теоретические взгляды. Наиболее выгодными с экономической точки зрения оказывались именно крупные города, которые и крупными-то стали именно потому, что имели разного рода преимущества перед другими. Здесь была более высокая, чем в других местах, производительность труда, лучшая фондоотдача, более низкая себестоимость продукции. Во всем этом проявлялся, как говорится в специальных научных трудах, «эффект агломерации».
Сколько-нибудь значительные города имеют у нас генеральные планы развития, в которых, среди прочего, пытаются на 25—30 лет вперед определить перспективную численность их населения. Так вот: в подавляющем большинстве случаев эта численность безбожно занижалась обычно «волевым» путем, распоряжением соответствующих высоких инстанций (Госплана и т.д.). Так бывало и в тех случаях, когда генпланы разрабатывались особенно тщательно. Даже в действующем ныне генеральном плане Москвы численность населения была занижена по сравнению с фактической более чем на миллион человек. По этому плану в 1990 году в Москве должно было быть не более 8 миллионов человек, а по переписи 1989 года оказалось уже 9 миллионов. В Москве и в столичной области вместе оказалось 15,6 миллиона человек, больше половины всего населения Центрального экономического района (12 административных областей).
Расхождение живой жизни с мертвыми представлениями о ней вызывало стремление соответствующих органов вогнать эту жизнь в прокрустово ложе собственных представлений о том, какой, собственно, эта жизнь должна быть. Рост крупнейших городов стали ограничивать административными мерами, например, запретом прописки, и круг подобных запретов непрерывно и быстро увеличивался. Строже всего политика административного ограничения стала проводиться, насколько мне известно, в Москве. К чему это привело?
Быстро возник заметный недостаток рабочей силы, причем на больших промышленных предприятиях с плохими условиями труда, в строительстве, в сфере обслуживания. Пришлось «завозить» рабочую силу в Москву организованно. Резко увеличилось число ежедневно приезжающих в Москву на работу «маятниковых мигрантов», живущих в городах, поселках и селах Московской области, а частично — даже и в соседних областях: последние обычно приезжают в Москву на всю рабочую неделю. При всем том работников во многих отраслях народного хозяйства столицы все равно постоянно не хватало. Резко ограничили прием в вузы и техникумы столицы иногородних. Вузы стали принимать их по числу дефицитных мест в общежитиях. Легко догадаться, какое влияние это оказало на качество подготовки наших инженеров, врачей, учителей и иных выпускников. Создался большой слой «лимитчиков», то есть принятых на работу на особых дискриминационных условиях: временной прописки, запрета менять места работы и т. д.
У сложившейся системы административного регулирования притока в большие города я вижу множество пороков. И не вижу ровно ничего положительного. Сдержать рост городов таким путем невозможно. В конечном счете, численность населения города определяется числом рабочих мест в нем, возможностью получения средств к существованию. Приходилось мне, правда, слышать, что-де в Москве и сто тысяч спекулянтов отлично проживут. Но спекулянты, уверяю вас, отлично живут при любых системах административного регулирования. Уж они-то знают, как обойти правила, и лучше других умеют это делать.
Право человека выбирать и менять места жительства — одно из простейших и фундаментальнейших прав человека. Если этого права нет, то нет и демократии.
«Открой только мы Москву — вся Россия в нее хлынет. С кого тогда голову снимут?» — так говорили мне еще в 60-х годах работники Госплана, занимавшиеся в нем трудовыми ресурсами. «Вы, научные работники, люди безответственные; вам бы только предложить, а за последствия пусть отвечают другие». Убедить госплановцев в чем-либо оказывалось совершенно невозможным. «Давайте начинать не с Москвы — говорил я — У нас, слава богу, немало городов-миллионеров. Давайте выберем типичный закрытый город, может, это будет Горький, может, Харьков или другой, откроем и посмотрим, что произойдет. А уж по результатам будем судить, что надо делать в Москве и Ленинграде. В конце концов, практика — критерий правильности теории. Если я не могу убедить вас, а вы меня, пусть решит эксперимент». Все было напрасно. Госплановцы знали все и без теории, и без практики.
А что же, в самом деле, произойдет, если открыть наши крупнейшие закрытые города? Да вот что: свободные рабочие места будут очень быстро заняты, с работниками в города вселится некоторое число иждивенцев, а дальше все пойдет по-прежнему, то есть города будут расти в меру увеличения в них рабочих мест.
Отмена прописки практически означала бы ликвидацию самой системы административного регулирования. Думаю, то, что многие пока против этой отмены, в немалой степени объясняется двумя обстоятельствами: малой информированностью о миграции и связанных с нею проблемах, а также и групповым эгоизмом. Сведений о миграции в печати и других средствах массовой информации чрезвычайно мало, ее статистика с 1975 года по нынешний была закрыта. Коренные или давние горожане часто ошибочно полагают, что новоселы конкурируют с ними за жизненные блага, например, перехватывают жилье; кажется, что именно из-за «лимитчиков» приходится дольше стоять в жилищных очередях, поскольку якобы мигранты получают жилье в первую очередь. Это — грубое заблуждение. Тщательные специальные исследования, проведенные новосибирскими социологами, показали, что жилищные условия новоселов в среднем выравниваются с условиями городских старожилов на втором десятилетии проживания в городе, а в первые пять лет они у новоселов несравненно хуже, чем у старожилов. Но дело не только в этом. То самое жилье, которого с таким нетерпением ждут очередники, создается главным образом мигрантами, новоселами. Ибо в жилищном строительстве, как и во многих других отраслях труда с относительно плохими условиями, доля коренных горожан резко понижена. В народнохозяйственном комплексе наших городов новоселы, особенно выходцы из села, занимают примерно то же положение, как африканцы во Франции, турки и югославы в ФРГ.
Дело, конечно, не в одной прописке. Очень несовершенно, а говоря точнее, порочно наше жилищное законодательство. В нынешних условиях жилье «закрепляет» человека сильнее, чем прописка сама по себе. Человек десять — пятнадцать лет стоит в жилищной очереди на родном заводе, и покинь он его — потеряет эту очередь, и в другом месте придется все начинать сначала. Известны случаи, когда человек получает жилье на производстве, его прописывают, но ордера ему не выдают, чтобы он, не дай бог, не ушел на другой завод. А в совхозах государственное жилье считается «служебным»; это означает, что, увольняясь из совхоза, человек теряет и право на жилье.
Думаю, что в процессе нынешней перестройки нужно и эффективно менять целые комплексы взаимосвязанных явлений и процессов, не пытаясь изменить что-то одно, не трогая другого, тесно с этим связанного.
В нынешних условиях государственное жилье нужно сделать товаром. Человек или покупает его, или арендует, платя государству полную стоимость этого жилья. А не ту нынешнюю символическую плату, которая покрывает лишь четверть расходов государства на содержание жилья и совсем не возмещает капитальные затраты. Разумеется, при жилье-товаре население должно получить в виде добавок к зарплате или иным видам денежных выплат (пенсии, стипендии и т. д.) то, что государство тратит на сооружение и содержание жилья. Тогда каждый будет «нести свой чемодан». А чтобы не было бездомных, государство должно гарантировать каждому человеку некоторый социальный жилищный минимум.
Такой порядок в громадной стране ослабил бы разного рода путы, препятствующие нормальной жизни людей. Но дело, скажем мимоходом, не только в этом. Переход к такому порядку очень сильно улучшил бы жилищное положение наименее обеспеченных в этом отношении граждан. Громадные и долгие жилищные очереди связаны не только с тем, что жилья в стране мало, но и с тем, что часть населения имеет громадные жилищные избытки при отсутствии стимулов возвратить их обществу.
Нынешние стеснения миграции населения — тяжелый пережиток. Пережиток отнюдь не капитализма, при котором существует полная свобода перемещения, а феодализма, при котором существовала «крепость», прикрепление человека к месту. Напомню, что именно как тяжелейший пережиток феодализма рассматривал стеснение переселений В. И. Ленин в конце прошлого века в «Развитии капитализма в России». Напомню еще и то, что Владимир Ильич очень высоко оценивал развивающееся влияние миграции на личность человека. В будущем перестроенном нашем обществе должна быть полная и безусловная свобода этой личности. Что есть одно из важнейших условий успешного развития и общества в целом.
