Влюблённый в свободу.
Истинная любовь историка к своему отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде. Н. И. КОСТОМАРОВ
«Чтобы жить в России, скрывать свои мысли недостаточно — нужно уметь притворяться. Первое полезно, второе необходимо» — заметил наблюдательный путешественник маркиз де Кюстин, посетивший николаевскую империю в 1839 году. Историк Николай Иванович Костомаров (1817— 1885) никогда не следовал этому благо-разумному правилу и потому имел не-мало мелких и крупных неприятностей от «сильных мира сего». В 1842 году его магистерская диссертация, посвященная истории Украины, была сожжена за некоторые слишком смелые, по мнению цензоров, суждения автора. Впрочем, власти проявили «снисхождение»: историку позволено было написать новую диссертацию на другую тему. Позднее, в киевский период своей жизни, он вновь подвергался гонениям, на сей раз за проповедь дерзкой идеи создания конфедерации всех славянских народов. Вместе с несколькими единомышленниками Костомаров создал тайное общество — «Кирилло-Мефодиевское братство». Среди его членов, число которых не превышало несколько десятков человек, был и великий украинский поэт Т. Г. Шевченко.
Вскоре тайное общество было раскрыто. Одного из главных «заговорщиков», Костомарова, отправили в Петербург, где он провел около года в печально знаменитом Алексеевской равелине Петропавловской крепости, затем последовала ссылка в Саратов (1848—1857) под надзор полиции. Сверх того ему запрещалась преподавательская деятельность и публикация своих трудов.
Однако Костомаров твердо верил в собственное предназначение и не терял бодрости духа. В крепостном каземате он изучал греческий язык, в саратовской глуши продолжал ученые занятия, не имея никакой надежды опубликовать их результаты.
Художник по натуре, он находил особую прелесть в причудливой смене занятий, в увлечении предметами, бесконечно далекими от его «специализации»: в годы саратовской ссылки изучал физику и запускал воздушный шар, наблюдал в трубу звездное небо и посещал сеансы спиритизма.
Внезапная кончина Николая I и последовавшая за ней александровская «оттепель» круто изменили судьбу ссыльного ученого. Он получает полное прощение. С него снимаются все запреты. Одна за другой выходят давно вынашиваемые книги — «Богдан Хмельницкий» (1857 г.) и «Бунт Стеньки Разина» (1858 г.).
Оригинальный взгляд на события прошлого, яркий стиль изложения быстро принесли Костомарову популярность. Вчерашнему ссыльному предложили место экстраординарного профессора Петербургского университета. 22 ноября 1859 года он прочел здесь свою первую лекцию. Вскоре на его лекции стали собираться толпы народа. По свидетельству одного современника, это были настоящие «духовные празднества».
Но как бы ни были популярны лекции Костомарова, все же главным средством его воздействия на тогдашнее русское общество были книги. В них отчеканились его идеалы и надежды, его светлые прозрения и горестные заблуждения.
Что же оставил после себя этот влюбленный в свободу чудаковатый мудрец, чьи близорукие глаза так пытливо смотрят на нас с портрета, написанного его другом художником Н.Н. Ге?
Историк среди поэтов и поэт среди историков, Костомаров оставил 21 том сочинений, но не создал, однако, законченной исторической системы. И все же в его работах можно заметить некое связующее начало. В каждой из них он трудился над решением двух основных задач. Первая, теоретическая, состояла в том, чтобы опровергнуть воззрения господствовавшей тогда в исторической науке «государственной школы». Ее корифеи — К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, С. М. Соловьев — видели основное со-держание исторического процесса в постепенном перерастании «родовых» отношений в «вотчинные», а «вотчинных» в «государственные». Создание единого Русского государства было для них вершиной исторического развития страны.
Не соглашаясь с этой теорией, Костомаров стремился показать жизненность иных общественных начал в истории России. По признанию историка, его интересовали эпохи и события, «где главным образом высказывалась деятельность народной массы». Не идеализируя народные движения, он видел в них не только величественную, поэтическую сторону бунта, но и страшную «изнанку» — разгул низменных инстинктов, гибель множества ни в чем не повинных людей.
Костомаров тщательно выявлял и изучал все известные в истории Руси формы народного самоуправления. Он посвятил целую книгу средневековым «народоправствам» — Новгороду, Пскову и Вятке. В то время как его коллеги изучали главным образом историю государства, то есть историю России как тюрьмы, Костомаров первым попытался написать историю российской свободы.
Особое место в его научном творчестве занимала история Украины. Еще в юности увлекшись ее героическим, полным стремления к свободе прошлым, он изучает нравы и обычаи народа, в совершенстве овладевает языком. Желая лучше узнать Украину, он посещает ее памятные места, путешествует по городам и селам.
Размышляя об исторических судьбах украинского народа, Костомаров приходит к выводу о том, что главное — это черты национального характера малороссов. Им присуща особая любовь к независимости. Именно поэтому они — в отличие от русских — не смогли создать государства, в основе которого всегда лежит ущемление личной свободы.
Второй, практической задачей, над решением которой многие годы работал Костомаров, было изложение разрозненных и противоречивых исторических сведений в виде целостного, литературно обработанного повествования, проникнутого определенной нравственной тенденцией. Вершиной деятельности Костомарова на этом направлении стала его знаменитая «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Этот труд был и остается одним из лучших пособий для начального знакомства с историей России.
Работа над жизнеописаниями принесла Костомарову и огорчения. В своих трудах он скептически оценил заслуги и личные качества некоторых прославленных исторических деятелей — Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Ивана Сусанина. С оценками Костомарова можно спорить, однако в те времена научную дискуссию часто пытались подменить наклеиванием политических ярлыков. Историка обвинили в «непатриотизме» и «украинофильстве». Горячо любивший Россию и ее историю, он был глубоко задет этими упреками. В них Костомаров увидел очередное покушение на свободу мысли. Отвечая своим обвинителям, он твердо отстаивал святое право историка высказывать взгляды, отличные от общепринятых.
...Его нельзя причислить ни к либералам западникам, ни к славянофилам: он занимает свое особое, самостоятельное место, и всего скорее может быть назван малороссийским народником, но только с преобладающим не экономическим интересом, как это мы встречаем в современной народнической литературе, а с интересом историко-этнографическим. В. И. СЕМЕВСКИЙ.
Как историк-исследователь, Костомаров не являлся представителем какой-либо законченной системы воззрений, не был он и основателей какой-либо определенной научной школы. Но несомненное научное значение его работ состояло в том, что он яркой постановкой различных проблем возбуждал работу научной мысли, все равно, направлялась ли она на дальнейшее развитие высказанных им положений или на их критику и опровержение. А. А. КИЗЕВЕТТЕР.
Глубоко вдумываясь, почти вживаясь в изучаемую им старину, он воспроизводил ее в своих работах такими яркими красками, в таких выпуклых образах, что она привлекала читателя и неизгладимыми чертами врезывалась в его ум. В лице Костомарова счастливо соединялись историк-мыслитель и художник — и это обеспечило ему не только одно из первых мест в ряду русских историков, но и наибольшую популярность среди читающей публики. В. А. МЯКОТИН.
