Заповедный вепсский лес и сотворение мира в русской печке

Автобус ковыляет по ухабам медленно и долго. Кругом все лес и лес, сквозь его гущу, как лысина в волосах, иногда заблестит озеро. Да еще лесовозные колеи, грязные и раскоряченные, нерадостно разнообразят обочины дороги. Наконец поворот, мелколиственная зеленая занавесь расступается, слева открывается пространство поймы; внизу, оправленная высокими берегами, сверкает быстрая вода — река Оять. Она разрезает окружающую лесистую равнину так глубоко, что местами ее пойма превращается в настоящий каньон. Очередной поворот дороги — и мы въезжаем в старинное село Винницы, расположенное вдоль берега Ояти на одной из самых живописных ее излучин.

Название села — из вепсского языка, ибо исконное население этих мест — вепсы. По-русски в разные времена название писалось различно: Выдлицы, Винглицы, Винницы... Первое упоминание — в приписке к Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича. Сама грамота датируется 1137 годом, а приписка, видимо, сделана в XIII столетии. Здесь село названо Вьюницы, и указана сумма платежей, взимаемых с него: три гривны в год, втрое больше, чем с рядовых деревень Обонежской пятины. Видимо, село было большое, богатое. О старине напоминает погост, расположенный в северо-восточной части села. От него сохранилось несколько деревянных построек XVII-XIX веков, настолько искаженных переделками советского времени, что с трудом угадывается их священное предназначение. Две церкви, главки коих давно утрачены, дом привратника, при котором по-видимому, стояла когда-то часовня... На их темном фоне как будто бы светится новенькая, из свежих бревен срубленная церковка.

Село вытянуто по наклонным берегам вдоль Ояти. Среди стандартных новых построек попадаются старинные, потемневшие от времени избы на высоком подклете, в пять окон, с непременным декоративным балкончиком под коньком. Дымок там и сям поднимается из труб: суббота, топят бани.

Кто такие вепсы? Еще лет сто назад их страна и сама их народность лежала большим белым пятном на этнографической карте Европейской России. В многотомном дореволюционном издании «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» о вепсах только краткое упоминание: «С водью соседила весь, границами обитания которой были: на западе — южное побережье Ладожского озера и река Волхов... на западе — Белое озеро; на севере весь граничила с финскими племенами, известными у новгородцев под общим именем заволоцкой чуди». Далее: «В летописи весь упоминается в перечне племен, плативших дань варягам, а также в союзе племен, призвавших варяжских князей». И наконец: «У русских вепсы известны под именем чуди, чухарей, кайванов».

Еще сообщается об особенностях приоятьского говора (умеренное «цоканье» и произношение «о» почти как «у») и о том, что жители деревень по Ояти — хорошие гончары. Скота держат мало за неимением мест для выпаса, ловят рыбу, которой богаты здешние реки и озера, из нее пекут пироги-рыбники. А деньги зарабатывают в основном валкой и переработкой леса.

В летописях весь действительно упоминается в связи с легендой о при-звании варягов. Повесть временных лет, написанная в конце XI — начале XII века, сообщает под 859 и 862 годами, что весь вместе с ильменскими словенами платила дань варягам, а обитала в окрестностях Белого озера, коим вначале овладел варяжский князь Синеус, а затем его брат Рюрик. Чуть позже, под 882 годом, тот же источник утверждает, что в войске князя Олега во время его похода на Смоленск и Киев, наряду с варягами и представителями разных славянских и неславянских племен, были воины из племени весь. В XII веке этноним «весь» исчезает из летописных источников, сменяясь термином «чудь», имевшим, по-видимому, более широкое значение. Это название (в обиходной форме — «чухна», «чухарь») сохранилось до XX века; оно распространялось на несколько народностей, близ-ких по языку и культуре: эстонцев, ижорцев, вепсов. По данным исследований 1920-х годов, большинство жителей южновепсских деревень называли себя чухарями; севернее, на Свири и Ояти, господствовало самоназвание «людики», такое же, как у части южных карелов. Общепринятым этноним «вепсы» сделался только в 1930-х годах, когда была разработана вепсская письменность и строились планы создания национальной автономии. В те же самые 1920-1930-е годы началось систематическое изучение языка, культуры, быта и исторического прошлого вепсов. К этому времени всех чухарей-людиков-вепсов насчитывалось 25-30 тысяч, и жили они в глухих деревнях, в лесных дебрях, в стороне от дорог. Только там сохранились вепсская речь, традиционная культура и образ жизни.

Главные богатства земли вепсов — лес и вода.

Леса здесь бескрайние, дремучие. Реки и озера чистые, рыбные. Такой чистоты, такого изобилия природы почти уже не осталось в окружающем техногенном мире. Подобные места ныне приходится охранять от губительного вторжения постиндустриальной цивилизации. В 1999 году был образован природный парк «Вепсский лес» площадью 189 тысяч гектаров, имеющий статус охраняемой природной территории. В «Вепсском лесу» охраняются старинные коренные ельники, сфагновые болота, дикие озера, обитающая повсюду живность. Но главное — благодаря заповеднику здесь может сохраниться древний союз между человеком и природной средой. Союз, воплотившийся в традициях и в быту вепсов.

Здесь сохранились очень древние обычаи, которые отличаются от обычаев и обрядов в русских деревнях, хотя в чем-то и перекликаются с ними. До сих пор существует обряд принятия новорожденного ребенка в дом. Когда младенца приносят из роддома, его кладут на порог избы, все члены семьи через него перешагивают, а потом берут уголек из печки и рисуют им крестики на ручках, ножках, лобике. В обряде заключено древнее начало: введение новорожденного во храм-космос, соотнесение вступающего в жизнь человека с мирозданием, с сакральным пространством (домом или алтарем), определение верха и низа, правой и левой стороны.

Этот архаичный, укорененный в природе космизм ощущается даже в приготовлении традиционных произведений вепсской кухни, если процесс совершается в настоящем деревенском доме, в настоящей русской печи (характерное для этих мест сочетание: дом вепсский, а печь в нем русская). Этот процесс мы наблюдали и плоды его с большим удовольствием отведали в деревне Немжа, в доме Клавдии Емельяновны Никоновой.

Ради нас Клавдия Емельяновна затеяла печь калитки — «калиткат» по-вепсски. (В вепсском языке ударение стремится стать на первый слог. Причем один и тот же носитель языка по-русски будет произносить «Оять», а переходя на вепсский — «Оять».) Калитки — нечто вроде ватрушек или конвертиков из ржаной муки с разнообразной начинкой: картофель со сметаной, творог с гречкой, пшеничка с маслом... В вепсской кухне очень мало используется мясо, в основном — мука, крупы, картофель, молочные продукты и рыба. Приготовление калиток или сканцев (штучек, похожих на калитки, только сладких) — дело долгое. Пока Клавдия Емельяновна с внучкой Катей растапливали печь, замешивали и раскатывали тесто, готовили начинку, мы разглядывали домашнюю утварь. Деревянная лопата — лабад — для сажания противня в печь, мутовка из сосновой ветки для взбивания масла — хэркмет. Все такое же, как тысячу лет назад.

Процесс приготовления калиток чем-то напоминает сотворение мира. Бабушка с внучкой совершают его с такой же серьезностью и непогрешимостью, с какой, наверное, Бог лепил Адама. Самый впечатляющий момент — посадка калиток в печь. Угли к этому времени должны прогореть. На них все печется очень быстро. Клавдия Емельяновна извлекает подрумянившихся красавиц из печи. На столе уже — домашнее вино из черноплодки с вишневым листом и уха из форели и лосося: рыбой этой до сих гор еще обильны здешние реки и озера. Первый тост — за вепсскую землю и воду.

На следующий день, выспавшись и похмелившись, мы едем в Курбу, к заводным и озорным бабкам-песенницам, с которыми познакомились на недавнем празднике-гулянье в Винницах. Добраться в Курбу непросто, а ж вернуться... Грунтовка Винницы—Немжа—Озера—Курба и дальше на Ладву — проложена недавно. Раньше, говорят, от Озер тянулась дорога совсем плохая, не во всякое время проезжая. При советской власти в Курбу летал рейсовый вертолет.

В Курбе быстро отыскали бабу Тасю, Таисию Фроловну. Их три сестры, все певуньи: Тася, Зина, Люба. Еще в их компании — баба Аня, Анна Ивановна, по прозвищу Петиха, и баба Оля. Небольшой, но звонкоголосый вокальный ансамбль. Пока баба Тася скликала подруг, как-то потихоньку стол образовался. Огурчики маринованные, рыжики соленые, капуста квашеная, непременные калитки с разными начинками; посреди всего этого выросла огромная сковорода, а на ней — залитая яйцом домашняя тушенка.

Баба Тася — широкое лицо, озорные глаза, лидерские повадки — видно, что заводила по жизни. Голос сильный.

Баба Люба куда более тихая, неприметная. В хоре обычно подпевает, но тексты песен знает лучше других. Ее частушки «с картинкам» бывают грубоваты, но она их поет тогда, когда все подвыпили, обо всем поговорили и надо чем-то подогреть обстановку.

Баба Аня, Петиха. Наиболее яркая по-человечески и в пении. Очень сильный голос. В ее исполнении частушки, в том числе и озорные, всегда к месту и, я бы сказал, художественны. В ее глазах виден ум, происходящий не от образования или начитанности, а от силы личности. Обладает несомненным даром слова. Ее рассказ о жизни — длинный, наполненный тяжкими и даже черными подробностями — слушается на одном дыхании. В моментах, эмоционально наиболее трудных, заметно проявляется вепсский акцент. Закончился рассказ, выпили, помолчали... А потом снова петь начали. И Анна Ивановна пела, звонко, молодо, с блеском в глазах — впору плясать идти.

Проводил милый до дому,

Сел на изгородочку.

Я пошла, он любовался

На мою походочку.

Гармонист, гармонист,

Не гляди глазами вниз,

Гляди прямо на меня:

Целовать буду тебя!

Очень хорошо и надолго запомнилась своеобразная неповторимая красота этих мест и этих людей. Я бы сказал, их скрытая яркость.

Скрытая яркость — это очень по-вепсски. Тут ничто не бросается в глаза, на первый взгляд все кажется приглушенным, обыденным. И небо, то серое, то блекло-голубое; и леса, и реки, и разбросанные между ними деревушки. Тут нет швейцарских пейзажей и итальянских красок, все тихое, спокойное. Поэтому и рассказывать об этих местах трудно: о чем, собственно? Жизнь и характеры людей — под стать природе: люди как люди. Самый общий признак вепсов (не всех, но подавляющего большинства) — светло-серый цвет глаз. Но как в течении реки Оять на ее крутых изгибах вдруг проявляется неостановимая сила, так и в здешних людях неожиданно открываются горячий темперамент, поэтичность, песенный дар. И упрямое умение во всем оставаться собой. Огонь под слоем пепла.

Судьба вепсского народа — трудная судьба. Сама природа этих мест не очень-то милостива к человеку. Здесь всегда приходилось не столько жить, сколько выживать. Притом все колеи российской истории прошли своими драматическими изгибами через вепсскую землю. Чего стоила — уж чтобы далеко не лезть в прошлое — Великая Отечественная война с ее трудовой повинностью, лесоповалами, дорожными работами, двумя фронтами — немецким и финским... В тысячелетних передрягах вепсский народ давно должен был пропасть, раствориться, забыть свою самость. Полтораста лет назад первые исследователи вепсов в один голос утверждали: народность эта находится на грани вымирания и через 20-30 лет полностью исчезнет. Но вепсы существуют — тихо, упорно живут, работают, поют песни и даже время от времени веселятся на праздниках.