Разминирование Горайской сельской средней школы

28 ноября прошлого года в Горайской сельской средней школе был обычный учебный день... Восьмиклассники в физическом кабинете постигали премудрости электричества, первоклашки выводили в тетрадках букву «ш» — шар, шум, шуба, а в шестом классе учительница литературы молодым, звонким голосом читала вслух стихи, написанные совсем недалеко от этих мест:

• Под голубыми небесами
• Великолепными коврами,
• Блестя на солнце, снег лежит...

Чтению, однако, немного мешал рев тракторного мотора на улице, но к нему уже привыкли и даже радовались: к старому зданию школы пристраивали новое. И как раз в эти дни подводили коммуникации.

Внезапно мотор умолк. Тракторист чертыхнулся и вылез из кабины: ковш землеройный проскрежетал по чему-то твердому. Из грунта выступал бок сцементированной кирпичной кладки. От кладки шел провод. Не очень раздумывая, тракторист ухватился за провод и потянул...

...Для моих ровесников, мальчишек и девчонок первого послевоенного поколения слово «война» обозначало то, чего мы не видели, но что было еще совсем недавно. Война вырисовывалась по-разному. Из маминых рассказов она представлялась временем, когда потерянная продовольственная карточка становилась бедствием, кусок мыла — роскошью, картошка в мундире — праздником. Война — это рытье траншей, дежурства в госпиталях, ночи в бомбоубежище.

Из рассказов моего отца и его друзей она вставала совсем другой. Война — это 48 часов подряд за операционным столом в медсанбате, это обугленные и растерзанные человеческие тела, вой снарядов, раскисшие от грязи дороги.

Война вырисовывалась картинами четкими, но эти картины в детском восприятии преломлялись во что-то нереальное — словно страшная сказка. Реальным подтверждением той недавно завершенной войны были выгоревшие гимнастерки и кителя мужчин, командирские сумки, которым жутко завидовали мальчишки, и вечерние танцплощадки, где многие молодые женщины вальсировали друг с дружкой по причине нехватки кавалеров...

А еще тогда, и это запомнилось, было много безруких и безногих инвалидов.

В те времена мы уже научились проныривать мимо билетерш и. затаившись на полу, под ногами взрослых, упивались фильмами про войну. В них много пели, влюблялись, ходили в атаку, посылая пули вслед смешно удирающим фрицам... Потом мы играли в войну. Нам, девчонкам, как правило, доставались роли сестер милосердия, и мы, покряхтывая, вытаскивали «раненых» из боя и приговаривали: «Ничего, миленький, потерпи, все будет хорошо». Реплики наши, как ни странно, были не фальшивы, видимо, изначально женское, милосердное, позволяло находить именно те слова, которые, и мы об этом не догадывались, звучали на настоящем поле боя.

Юность совпала с другими фильмами. Война, показанная в них, заставляла думать о долге и совести, становилась нравственным камертоном жизни...

Но все-таки по-настоящему, всеми клетками души я поняла войну позднее, когда по заданию редакции пошла в горы с юными следопытами дагомысского клуба военно-патриотического воспитания «Звезда». Это было весной, на склонах гор цвели примулы, рододендроны, цикламены, благоухала алыча, и сходили с ума певчие птицы. Памятки войны попадались на каждом шагу—то осколок в стволе дерева, то заржавленный остов «эмки», то пробитая пулей каска...

И тут на полянке под прошлогодней листвой я раскопала какой-то непонятный мне металлический предмет и. ткнув в него носком кеда, спросила у руководителя похода:

— А это что?

Он схватил меня за руку, отшвырнул с полянки, и я покатилась по склону холма, раздирая о колючки руки. Это был артиллерийский снаряд, уж не знаю, какого калибра. Руководитель, бывший сапер, потом решил подорвать его.

И вот когда щебечущую тишину леса полоснуло лезвие взрыва, когда под сотрясающий душу грохот чрево земли разорвалось на пыль, пепел и копоть, я не просто поняла, а почувствовала, что такое война...

Эхо разрыва долго перекатывалось по долинам и. когда угомонилось, осталось звучать в памяти.

Я вспомнила об этом взрыве, когда шла по коридорам Горайской школы и вокруг слышался детский топот и смех...

...Тракториста окружили строители. Решали, что делать дальше. Простаивать не хотелось. Кто-то предложил разбить ломами кирпичную кладку и копать траншею дальше. Но тут подошел учитель физики Сергей Евгеньевич Орехов. Увидев оборванный провод, он понял, что дело неладно. И попросил пробегавших мимо мальчишек пригласить учителя по труду Александра Николаевича Васильева — тот в армии служил в инженерных войсках.

Васильев взял лопату и осторожно копнул внутри колодца. Лопата звякнула обо что-то железное. Аккуратно ладонями Александр Николаевич разгреб землю, и перед ним в жестокой надменности посланника смерти появилось ржавое тело фугаса. Васильев охнул. Оба учителя приняли решение: ни на секунду не отлучаться от своей находки и немедленно сообщить по инстанции.

Они дежурили по очереди. Было холодно. Александр Николаевич вдруг вспомнил: когда он еще учился в школе, в которой сейчас преподает, на этом месте была спортивная площадка, и они гоняли на ней в футбол и метали спортивные гранаты. Как раз сюда, где колодец...

Кругом было тихо, в школе шел урок, и за одним из окон сидел его сын первоклассник Володька, и старательно выводил в тетради буквы алфавита.

Больше всего Александра Николаевича беспокоил оборванный провод: он уходил прямо под здание школы...

Мне повезло — гвардии капитана Олега Григорьевича Дубину я застала как раз накануне его новой командировки.

— Олег Григорьевич, расскажите, как вы разминировали школу в Гораях.

Капитан поводит плечами, словно ему зябко, надвигает на лоб фуражку.

— Ну, приехали, посмотрели что к чему. Потом начали работать. Ничего особенного.

Дежурный офицер вежливо подшутил:

— Не умеешь ты, Олег, с корреспондентами общаться. Надо так: «Рискуя жизнью и командировочными, я, гвардии капитан Дубина вместе с вверенным мне полувзводом солдат...»

Олег Григорьевич хохотнул, вытер платком вспотевший лоб.

— Ну, в самом деле, чего рассказывать?

...Приказ был, как всегда, краток, пункт вызова... время на сборы... обезвредить... Из Островского райвоенкомата сообщили: у стен школы в деревне Гораи обнаружен замаскированный бетонированный колодец с боеприпасами. Олег Григорьевич выехал на место находки сначала один: нужно было выяснить объем работ.

Когда гвардии капитана подвели к колодцу, где дежурили Орехов и Васильев, он надвинул шапку на лоб и присвистнул. Работы предстояло много, и работа была серьезной. Особенно не понравилась ему эта история с оборванным проводом, то есть с детонирующим шнуром.

Олег Григорьевич отряхнул брюки от земли и снега.

— Срочно эвакуировать школу и жителей деревни.

Эвакуация. Это слово уже призабыли. Казалось, ушло оно, просочилось вглубь лет. Но вот, надо же выплыло снова ... Тихие, испуганные дети под приглядом учителей выходили и садились в автобусы. Рядом со школой, в ста метрах от нее,— детский садик. Там не обошлось без слез и капризов...

Для деревни эвакуация была неожиданностью. Растерянные хозяйки не знали, за что хвататься... Первыми в автобусах оказались старушки с узелками в руках, сидели чинно, переговаривались, вспоминали войну...

Когда Олег Григорьевич вернулся со своими солдатами в Гораи, кругом все будто вымерло. Из труб не шел дымок. Не было слышно ни людских разговоров, ни лая собак. Только оттуда, где при въезде в деревню дежурила милиция, сквозь морозную тишь доносились слова команды.

Капитан выстроил солдат. Разъяснил обстановку.

— Семенов, ко мне. Все остальные — в зону оцепления...

В первые три года службы Олег Григорьевич считал, сколько прошло через его руки боеприпасов, насчитал две тысячи и бросил. Новгородская и псковская земля, места затяжных и тяжелых боев, долгих стояний фронтов, была густо начинена взрывоопасным металлом. Сколько раз за 13 лет службы получал он приказ о выезде на точку—не сосчитать Мясной Бор на Новгородчине. Великие Луки. Старая Русса, Долина смерти... Там на сплошной очистке выбирал в день до 150 единиц боеприпасов.

Когда приезжал домой после разминирования, жена Светлана встречала его, так как встречают жены мужей, весь день занимавшихся самым обычным делом. Никогда не задавала лишних вопросов никогда не говорила «береги себя», не нервничала. только вот седеть начала рано.. А Димка к своим двенадцати годам уже самостоятельно разбирает учебные мины.

— Вы хотите, чтобы сын пошел по вашим стопам?

Олег Григорьевич усмехнулся:

— Нет, не хочу.

Помолчал. С плаца за окнами части раздавался четкий шаг солдатских сапог. Часть готовилась к празднику.

— Знаете, что самое неприятное в нашей работе? — Олег Григорьевич закуривает, бросает спичку в пепельницу.— Самое неприятное — расследовать случаи подрыва... Мне легче разминировать целый склад с боеприпасами, чем идти в больницу. Лежит мальчонка на койке, в глазах ужас, а там где ноги,— ровное место… Ребятишки чаще взрослых подрываются, по глупости, по недомыслию своему. Найдут мину или гранату, кинут в костер и ждут «фейерверка»... Вот и научил сына обращаться с этими «игрушками».

— А в Гораях, когда школу разминировали, почему вы работали только вдвоем с Семеновым?

Олег Григорьевич сдвинул с затылка фуражку. Помолчал.

— Зачем лишний риск...

Работа была сложной. Наверное, одной из самых сложных в его практике. Боеприпасы были в плохом состоянии. Взрыватели от времени окислились, разрушался металл, разрушались корпуса. Каждый снаряд мог взорваться сам по себе в любой момент.

Один он работать не мог. Кто-то должен был поднимать боеприпасы на поверхность. У Коли Семенова золотые руки, и светлая голова, и. кроме того, то, что можно назвать «саперным нюхом». Вместе с Колей он проводил уже не одно разминирование, и лучшего помощника желать было нельзя. Колей он мог гордиться: выучил профессионала...

— Ишь ты,— удивлялся Коля,— под школу противотанковую подложили.

Он принимал от командира гранаты, снаряды, мины, бережно относил поржавевшие железки в кузов грузовика, уставленного ящиками с песком.

Служба у Коли кончалась совсем скоро. Через несколько месяцев отбывал он в свою Кировскую область, где ждали его мать, отец, невеста и замечательная машина трактор. На нем до армии он пахал землю...

Командир вылез из четырехметрового колодца.

— Ну, вот полдела сделано. Будем искать другой колодец...

И он в сердцах высказал все, что думал по поводу бесшабашных строителей, вырвавших детонирующий шнур, ту путеводную ниточку, которая помогла бы ему распутать всю сложную схему заминирования. Один за одним в мерзлом грунте пробивали зондажные каналы.

Колодцев оказалось три — этот, первый, еще один во дворе у самой школьной стены, третий под полом школы. Саперы работали двое суток. В общей сложности вынули из колодцев 50 боевых единиц, не считая рассыпанной взрывчатки. На скорости пять километров в час вывезли смертоносный груз в заброшенный карьер и подорвали. Работа была окончена.

Первого декабря над крышами Гораевцев уже завивались тоненькие дымки, а в понедельник, третьего декабря, как обычно, зазвенел школьный звонок. И все пошло, как всегда,— буквари, закон Ома, теоремы, правила, школьные вечера, педсоветы, банты в косичках, записочки на уроках и звонкий голос учительницы литературы:

Мороз и солнце: день чудесный!..

— Скажите, а почему все-таки школа оказалась заминированной?

— Во время войны там, у немцев размещался какой-то важный военный штаб. Перед отступлением они решили его взорвать, но в последнюю минуту им что-то помешало, видимо, наши нагрянули. Так вот и простояла школа сорок лет на волосок от взрыва.

Сорок первых сентябрей... Сорок выпускных балов... Юность и детство, счастье и надежды — все это могло...

Время покрыло травой поля былых сражений, березками проросло сквозь пробитые осколками каски, но время, оказывается, еще не выкорчевало войну совсем — так глубоко пустила она корни, так затаилась...

По воспоминаниям старожилов, в Горайской школе сразу по приходе наших войск разместился военный госпиталь. В нем работала молоденькая врач Варя Голубева. Говорят, была у нее роскошная русая коса. Однажды в госпиталь не завезли кровь, а шла тяжелейшая операция Доктор Варя отдала раненому свою кровь. Отдала больше, чем можно было... Раненый остался жив. Варю Голубеву похоронили в братской могиле в центре деревни...

Сапер гвардии капитан Дубина живет в городе Пскове, переулок Мирный, дом 15. Он родился после войны, но для него эта самая война еще не кончилась.