Любовный многоугольник
ВОШЕЛ БЕЗ СТУКА...
Литература всегда обобщение. Даже документальная. Даже публицистика. Деталей, оттенков множество, но принцип, по сути, один: от частных случаев к общим выводам.
Но вот лежит передо мной груда писем и никак обобщению не поддается.
О чем письма? Вроде бы о разном: о возникновении любви и ее гибели, о семье крепкой и рухнувшей, о сладких встречах и горьких разлуках. А в общем-то об одном: о нас с вами, о нашей жизни. Ведь у любого что-то подобное бывало, а не бывало, так есть, а нет. так будет. Ну, а если не было, нет и не будет и не хочешь, чтоб было, тогда посмотри в зеркало и задумайся: человек ли ты?
Перечитываю письма — все в них понятно, все реально, все живое. Но как об этом написать? Как сделать выводы из горя? Как взвесить и рассудить две любви? Как обобщить человеческую боль? Ведь каждая несчастная семья несчастна по-своему, и сказал это не кто-нибудь, а Лев Николаевич Толстой.
Такова уж особенность нашей психологии: в письме к незнакомому человеку откровенно рассказывают о таком, о чем и с близким промолчат. И не просто рассказывают — просят, требуют, ждут совета. А советовать трудно и страшно. Страшно v быть судьей чужой любви, дай, как говорится, бог каждому из нас в своей разобраться. И. главное, письма все трудные. И истории запутанные. Хоть бы одна простая, такая, чтобы прочел — и все ясно, и совет как на ладони, и сомнений нет…
Впрочем, одна-то, пожалуй, есть.
«Никогда о таком не писала, пишу впервые. Дело в том, что я любовница! Люблю и встречаюсь с мужчиной старше меня на тринадцать лет.
Мы очень любим и понимаем друг друга. Мне очень легко и хорошо с ним и он где бы ни был, спешит ко мне. Он очень любит меня, мы откровенны и полностью доверяем друг другу.
У него жена, четверо детей. Жену он не любит, женился не по любви, по старым обычаям. Зато детей любит очень.
Я понимаю, что не права, что мне нужно оставить его навсегда, хотя бы ради детей. Я очень много думаю, думаю, ночами и каждый раз прихожу к выводу — как увижу его, скажу все. Но у меня для этого не хватает сил.
Развестись с женой я ему не разрешила. Мои родители ничего не знают. В последнее время я часто задумываюсь над своим будущим. Мне двадцать пять лет, мои подруги давно замужем и имеют по нескольку детей. Я тоже мечтаю быть хозяйкой своего дома, иметь много детей, своего мужа.
Я не красавица, но на меня заглядывается достаточно парней. Но отказаться от него у меня нет сил. Без него я одинока, и вообще мне скучно жить без него. А к другим у меня душа не лежит. Встречаюсь с ним уже пять лет.
Посоветуйте, как мне дальше жить, что мне делать?
Как скажете, так и будет.
Я своим именем не подпишусь, у нас район небольшой, все друг друга знают.
С уважением Гульнара».
Ну, уж тут кажется, ясно все.
Любовь?
Да, любовь.
Уж в чем, в чем, а в легкомыслии Гульнару не упрекнешь. И думает, и мучается, и семью чужую бережет, и детей жалеет, и любимого человека понимает. Пять лет так живет, в радости и в страдании. Пять лет! Простое увлечение давно бы угасло.
Любовь у Гульнары, любовь.
Но, с другой стороны, четверо детей. Не один, не два, не три даже — четверо! А четверо детей не просто семья, это — дело, на которое не жалко положить жизнь. Допустим, ничего иного не добился, зато четверых на ноги поставил — и достаточно: на земле ты состоялся, жизнь удалась.
Нет, такую семью разрушить никак нельзя. Любыми силами надо ее сохранять.
Впрочем, что надо — это ведь Гульнара и сама знает. И что оставить любимого надо, тоже знает. И что о своем будущем думать надо, понимает прекрасно. Конечно, расставаться тяжко. Но переболеет, со временем найдет и свое счастье.
Все понимает Гульнара, все решения принимает верные. Вот только сил не хватает на поступок. И совет ей требуется как помощь, как еще одна гирька на нужную, разумную чашу весов.
Уж такой-то совет, пожалуй, можно дать без колебаний!
Вот так я приблизительно подумал и остановился, потому что предельно ясная история вдруг обнажила темную свою глубину.
Ну, допустим, дам я совет. Ну, допустим, выполнит его Гульнара—перешагнет через себя во имя спокойствия четверых детей. Устранится.
А дальше? Дальше что?
Не знаю, что дальше. Нет у меня никакой уверенности, что четверо детей обретут, наконец, прочное и безмятежное спокойствие.
Да. Гульнара отступится, устранится.
Но любимый-то ее человек останется — отец четверых детей, муж нелюбимой жены. Он-то как в новой ситуации себя поведет?
Кое-что можно предположить. Детей как любил, так и будет любить. Жену как не любил, так и не будет любить. А относиться к ней, чего доброго, станет хуже.
Нынче, наверное, приходит домой позже, но счастливый. Станет возвращаться пораньше, да раздраженный. Сейчас наверняка чувствует себя виноватым перед женой, а тут станет во всем винить ее. Есть ли в чем ее вина? Нет ни малейшей! Но попробуй, убеди в этом собственную душу, которую рвут на части память и боль...
Я вот думаю: может, именно любовь Гульнары, незаконная и неправильная, дает ему сегодня силы быть хозяином в доме, отцом четверых детей, не идеальным, так хоть приемлемым мужем нелюбимой жены?
В тысячный раз убеждаешься: в любовных, а тем более семейных делах нет предельно ясных историй.
С ЛЮБОВЬЮ НЕ ШУТЯТ
Я вот сказал про Гульнару: переболеет и найдет свое счастье. Но ведь если вдуматься, даже в этом уверенности нет! А если не переболеет?
Леонид Жуховицкий — прозаик, драматург и публицист, автор двадцати книг, среди них роман «Остановиться, оглянуться...», повесть о любви «Только две недели», книга публицистики «Счастливыми не рождаются» и двенадцать пьес, широко идущих в нашей стране и за рубежом. В этом номере мы начинаем публикацию дискуссионных заметок писателя «Любовный многоугольник» (в ближайших номерах публикация будет продолжена). Надеемся, что наши читатели примут участие 'в разговоре о важных нравственных проблемах.
Да, время лечит. И души наши обладают счастливой способностью хоть и не быстро, хоть и не полностью, но восстанавливаться, открываться для новой любви. Да и как бы мы жили, если бы раны не рубцевались, если бы болели и кровоточили, не переставая?
Однако нужно помнить, что есть люди, у которых кровь не сворачивается, и при первом же в жизни порезе они могут погибнуть. И так же точно есть однолюбы, у которых вопреки щадящему правилу просто не бывает второй любви. Кто знает, из каких Гульнара? Кто даст гарантию?
С любовью не шутят! Не знаю, откуда пошла эта формула: то ли классическая фраза попала в пословицу, то ли, наоборот, народная мудрость попала в классику. Но звучит непререкаемо и страшновато, вроде надписи на столбе: «Не влезай — убьет!»
Грозная ассоциация возникла у меня не случайно, у нее вполне реальная жизненная основа. С любовью не шутят!
Вот письмо молодой женщины, которая поступила примерно так, как хотел я сперва посоветовать Гульнаре.
«Пишу, потому что не могу больше сдерживать себя.
Когда-то очень давно, шесть лет назад, я тогда еще училась в девятом классе, познакомилась с молодым человеком.
Стали встречаться, полюбили друг друга. Но он был уже женат, и у них скоро должен был родиться ребенок. И вот родилась дочка Катя, но наши встречи не прекратились.
Однако я нашла в себе силы оставить его. Прошло несколько лет, изменилась моя жизнь, я вышла замуж, родила сына.
Но зачем я вышла замуж? Назло, назло всему. Только так я могу это объяснить.
Чем же кончилось мoe замужество? Да тем, что через две недели после рождения сына я ушла от мужа. И вот скоро год, как мы снова встречаемся с тем человеком, и мой сын, которому полтора года, слово «папа» впервые сказал именно ему.
Я люблю его, люблю и не могу без него. Он тоже любит меня, но ведь и свою дочь тоже любит! Как же быть, что делать? Забыть его я не могу, а жить вместе нельзя. Я делала все для того, чтобы забыть его, но выдержала лишь несколько дней, и наши встречи продолжались.
Можно, конечно, ему разойтись. Но как же тогда его дочь? Что она потом скажет мне? Что скажут мои родители? Мама и так все это очень переживает, несколько раз говорила с ним, чтобы оставил меня в покое. Но какой покой, если я и дня не могу без него прожить! Света».
Пожалуй, Свете хуже, чем Гульнаре, не только сама мучается, но и заставила мучиться других: мужа, за которого вышла «назло всему», и сына, которому хочешь, не хочешь скоро, придется угрюмо распутывать узлы, сгоряча завязанные мамой...
Что сказать Свете? Что невозможно убежать от себя в замужество, что любовь не прощает неуважения к себе, капризного стремления сразу, рывком, от себя избавиться? Так ведь она и сама теперь это знает, лучше нас знает. Разве что посочувствовать? Или утешить тем, что у нее все же есть любовь, была и есть — тягостная, изломанная, но живая? Да и молода Света, годы впереди, может, как-нибудь все еще и решится: то ли жизнь наладится, то ли любовь отпустит.
У других бывает хуже...
Мужчины на подобные темы пишут относительно редко. Но порой и им становится невмоготу. Вот тому прямое свидетельство:
«Я не молодой человек, но все же решил просить совета. Дело в том, что уже тридцать лет я люблю одну женщину.
В молодости мы с ней дружили четыре года, дружили честно, любили друг друга, хотели пожениться, клялись, что никогда не расстанемся. Но мои родители и родственники ни в какую не разрешили нам пожениться, так как Марина была другой нации. И вот я взял другую девушку, которую хотели мои папа с мамой.
Моих родителей давно уже нет в живых, они на покое, а я все мучаюсь—нет моих сил! Не подумайте, что живу плохо. Нет, живу хорошо, четверо детей, уже двое женаты, есть внуки. И материально живу неплохо, есть машина, мебель, ковры. Но все не то, потому что нет любви.
Моя Марина (позволю себе ее так называть) тоже вышла замуж за другого парня, и так же, как у меня, у нее уже есть снохи, зятья и внуки. Но мы по-прежнему любим друг друга.
Нет, мы не встречаемся. Но сердцем своим, уже немолодым, чувствую, что и Марина меня еще любит. Ведь я же у нее первая любовь, как и она у меня, а первая любовь никогда не ржавеет.
А вот недавно у Марины случилось большое горе: умер муж. Вы не представляете, как мне ее жалко! Я ее жалею в душе, и охота подойти, сказать ласковое слово, приласкать, но не решаюсь, боюсь, что не получится, боюсь, что Марина не захочет со мной говорить. А вот любить ее стал еще сильней и крепче: чем больше старею, тем больше ее не хватает.
Марина — душевный человек, всегда людям поможет, подскажет, посоветует, у нас все ее уважают. А вот жена моя ее терпеть не может, хоть Марина ничего ей не сделала плохого, наоборот, помогла устроиться на работу. Но жена знает, что я любил ее когда-то, и, видно, чувствует, что и сейчас еще люблю.
Я хочу посоветовать молодежи: думайте путем, когда выбираете себе подругу жизни. Родителей нужно слушать, даже обязательно. Но если уж полюбили всем сердцем и душой, то ни шагу назад, боритесь за свою любовь, это — самое важное.
Мне уже пятьдесят четыре года, и Марине пятьдесят, у обоих головы седые, старость подошла. А мы и не жили под одной крышей, это ведь казнь. Когда я ее встречаю, у меня сердце колотится, как у мальчишки, вот какая сильная первая любовь.
Я хочу встретиться с Мариной, только встретиться, попросить прошения и сказать, что я любил ее всю жизнь и сейчас люблю. Посоветуйте, можно ли так сделать? Или лучше уж молчать всю жизнь?
Если можно, фамилию мою не называйте».
Гульнаре трудно. Свете трудно, но автору этого письма, пожалуй, еще труднее. Он прожил жизнь не плохую, не позорную, но словно бы чужую. А своя, та, что могла получиться, вот уже тридцать лет как бы существует поодаль. И автор письма разрывается надвое: сам в реальной действительности, а память, совесть, как в старину говорили, душа — там, в той жизни, что, увы, не состоялась. И прав человек, не преувеличивает: это казнь.
Кстати, о родителях. Автор письма винит их умеренно и правильно делает. Родители ему зла не хотели. В их размышлениях был свой резон. Рассуждали практически: другая нация — другие обычаи, привычки, манеры, нравы, кухня... Так зачем, дескать, молодой семье с первого дня столько сложностей? Не лучше ли подыскать сыну жену, которой не придется ни доучиваться, ни переучиваться, ни приспосабливаться, которая из родительской семьи перейдет в мужнину легко, как из комнаты в комнату?
У Конечно, когда люди разных обычаев, разного жизненного опыта соединяются в семью, обоим трудно. Любые несовпадения так или иначе сказываются. Сложно, допустим, сибиряку с молдаванкой, деревенскому с городской, инженеру с балериной. К чему-то приходится привыкать, чему-то учиться, с чем-то мириться.
Все так! Но ведь любая учеба трудна. А мы учимся — вон как рвемся в институты! В общежитиях живем, углы снимаем, перебиваемся с чая на суп, но учимся. А ведь, если разобраться, человек иной культуры рядом — это все равно, что институт на дому. Незнакомые быт и опыт, естественно, становятся твоими, дети без всяких репетиторов лопочут на двух языках, другая нация делается родственной, жизнь богаче.
Но главное не в этом. Главное — родители автора письма забыли, что с любовью не шутят. Плохи шутки с любовью.
Однако, повторю, вина родителей в этой истории не самая большая. Есть человек виноватей. Автор письма.
Дело родителей было советовать, уговаривать, отговаривать, запрещать, разрешать, мешать или помогать. Его же дело было решать. И еще — платить за свое решение.
Он и платит. Тридцать лет платит.
Жалко человека очень. Только какой ему прок в нашей жалости! Ну, а совет... Как ему быть: сказать женщине, что любил ее и любит, или так уж и молчать до конца своих дней?
Я думаю, сказать. По крайней мере, на душе станет светлее. А для нее в таком признании никакой обиды нет. Даже наоборот: человеку легче жить, когда знает, что кто-то на земле его любит...
Вот еще одно мужское письмо, только автор его, к счастью, помоложе, и опасная шутка не так далеко зашла.
«Меня зовут Андрей, мне двадцать четыре года.
Придя из армии, я начал выпивать, курить, прогуливал на работе. И случайно встретил свою любимую. Зовут ее Таня, тогда она окончила десять классов и готовилась в техникум.
Проводив ее до дома, я поговорил с ней несколько минут и сразу убедился, что она скромная девушка. Дома я не мог уснуть, думал о ней. И решил: если бы она согласилась со мной дружить, я забыл бы выпивку и все плохое.
И мы стали дружить. Дружили три года. Осенью решили пожениться. Но тут случилось непоправимое, о чем я напишу, а сперва хочу рассказать о ней.
Таня скромна, честна, справедлива. При встрече всегда расспросит, как на работе, как здоровье родных. Только благодаря ей я поступил учиться. Она радовалась каждому моему успеху, и я радовался за нее. Многие в селе знали о нашей дружбе.
Но я уже написал — случилось непоправимое.
Пришел из армии ее одноклассник. Они встретились. Встретились просто как старые знакомые. Словом, он пригласил ее на танцы. А в деревне мне сразу наговорили разной чепухи.
Я, не подумав как следует, стал ревновать, придираться к ней. Она оправдывалась, убеждала меня, но я, глупец, поверил не ей, а людям. От обиды, как последний дурак, я побежал к другой.
И, только став встречаться с другой, я понял, что не все девушки одинаково скромны и воспитаны. В своей новой знакомой я не встретил и сотой доли того, что есть в моей любимой Танюше. Новую знакомую, я даже не хочу называть ее имя, не интересуют мои успехи на работе, в учебе и т. д. Ей безразлично, какой я к ней приду, хоть на ногах не стой, лишь бы пришел. Еще сама нальет рюмку, и закурить даст.
Институт я почти забросил, мне все стало неинтересно. Одним словом, я понял, что свернул не в ту сторону.
Но назад поворота нет. Таня это посчитала унижением и не может мне простить. Как я ее умолял. Но в ответ только «нет». Она говорит, простить тебя — значит унизиться перед всей деревней. А я думаю: разве нельзя простить, если любишь по-настоящему? А она говорит: разве можно пойти к другой, если любишь по-настоящему? Вот так мы с ней говорим, а кто из нас прав?
Таня сейчас дружит с другим парнем. Но мне кажется, что дружба у них не клеится. Она его не любит. Но все равно он стал лучше, бросил выпивать, курить, поступил в техникум — я считаю, это ее заслуга.
Не знаю, как вернуть все обратно. Родные заставляют жениться, годы-то идут. Но соединить свою судьбу я хотел бы только с Таней.
Может быть, мое письмо вам покажется наивным. Извините, пожалуйста! Но я понял, что любовь может приносить страшные человеческие мучения и что любви немножко противоречит гордость. Как бы я хотел, чтобы Таня поняла меня! Андрей».
Пока письма пишутся и летают туда-сюда, время идет. Не знаю, что сейчас у Андрея с Таней. Может, помирились, может, вконец разошлись. Может, вместо одной, намечавшейся осенью, сыграны целых две свадьбы и бывшие влюбленные станут порознь пытать судьбу на ее новых:, крутых виражах. Все возможно!
Но если в то, что было, последние гвозди еще не вбиты, если дощечка над оврагом качается, но не рухнула, если, наконец, Таня и в самом деле любит Андрея, а не нового своего друга, тогда самое время сказать:
— Стоп, ребята! Без суеты. С любовью не шутят!
Таню легко понять. Любовь сильна, но и гордость не беспомощна, а живем мы не на острове, живем среди людей. У деревни много языков, а глаз еще больше: все видит, все знает, все обговорит. Любую новость обсосет до косточки.
Кстати, проблема эта вовсе не деревенская. В конце концов, в каждом большом городе у каждого есть сотня-другая родных, соседей, сослуживцев, приятелей, однокурсников, однокашников. По сути дела, та же самая деревня. Такая же глазастая и охочая до новостей.
Каким смелым ни будь, а с этой деревней приходится считаться. Однако надо обяза-тельно помнить вот что.
Деревня может обсудить, может осмеять, может одобрить. Может год стегать паскудной сплетней, может, напротив, уважительно похлопать по плечу. Вообще деревня может очень многое.
Но не все! Понимаешь. Танечка, не все.
Жить тебе в деревне, но не с деревней. И детей рожать не от деревни. И самое дорогое, сокровенное делить не с деревней. Так что считайся с соседями, успокаивай их, ублажай, но не ценой всей своей судьбы. Гордость — вещь достойная, но холодная, она любви не заменит.
Поэтому — если, конечно, любишь Андрея — не торопись с решениями. Любящие в жизни, словно цепью связаны. Топят одного — тонут оба. Решишь наказать близкого человека — накажешь и себя. Всякая его боль отзовется в тебе.
Поэтому не спеши кидать камень в любимого — со всей силы, со всей злости, со всей местью попадешь в себя.
ТРИ ПУДА СОЛИ
Итак, с любовью не шутят, как не шутят с проводами высокого напряжения. Не балуйся—убьет!
Вместе с тем, относясь к ней с необходимым уважением, вовсе не нужно ее обожествлять. Не нужно говорить о ней с восторженным придыханием, не нужно закатывать глаза. На любовь, как и на провода высокого напряжения, лучше смотреть трезвым внимательным взглядом. Она ведь бывает не только прекрасной, возвышенной и неземной — эгоистичной тоже бывает, и жестокой. Много доброго, но и злого немало творится на земле именем любви.
Прежде всего надо бы определить само понятие. Что ж это такое — любовь?
Но определения дают философы. А я всего лишь писатель. Я лучше пример приведу, или два, или три.
Ну вот хотя бы. Празднуется золотая свадьба. Пятьдесят лет бок о бок, в мире и согласии. Пусть не всегда мир. пусть не полное согласие. Но ведь полвека вместе! Любовь, конечно же, любовь. А вот еще пример — письмо.
«Мне тридцать лет, трое детей. Муж у меня не пьет, не курит, очень хороший. Трехкомнатная квартира, вся обстановка, одеться, обуться тоже полно. Все завидуют мне, но я себя считаю самой несчастной на свете. Я мужа не люблю. Сначала думала, привыкну, но мы живем уже десять лет, и я поняла, что никогда не привыкну.
Лет пять, назад я нечаянно встретила одного мужчину, я его полюбила с первого взгляда, он тоже, мне кажется, полюбил меня. У него тоже трое детей, жена.
И вот, где бы я ни была, что бы ни делала, я думаю только о нем. Жить не могу без него. Видимся с ним очень редко, и то просто посмотрим друг на друга издали. Я думаю, он боится разговоров. Но я бы с любимым на все решилась, хоть на край света.
Не осуждайте меня, я ничего не могу сделать с собой. Посоветуйте, как мне жить дальше. Лена».
Как видим, и тут любовь. Самоотвержен-ная, на все готовая, хоть на край света. Никакие беды не страшны, все препятствия побоку! Муж, непьющий и некурящий, очень хороший, переживет. Трое собственных де-тей перебьются. Трое чужих перетопчутся. Лишь бы с любимым...
Говорят, чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. С любовью не грех съесть и три пуда.
Это я зову не к осторожности, а к любви. Ведь оказавшиеся вдруг лишними муж, жена, путающиеся под ногами дети тоже любят и тоже очень хотят любви. Так хоть оглядись толком, прежде чем поставить ногу на чье-то горло. Из всех видов бегства бегство с любимым самое благородное, но не тогда, когда романтическая дорога на край света вымощена костями близких...
Пусть не обижается Лена из Железногорска, но мне кажется, что страстные взгляды издали все же недостаточно убедительный аргумент в пользу единственной в жизни любви. Кто знает, чем обернется этот визуальный роман: великой радостью, взрывом страсти, минутной блажью или просто нелепым недоразумением? А ведь плата за все варианты одна: две семьи, шесть детей.
Существует выражение «вино любви». За последние века оно в различных вариантах столько раз повторялось, говорилось и даже пелось, что сейчас звучит пошловато. Но по сути оно, увы, достаточно точно.
Сильная влюбленность временами напоминает опьянение. Тот же внутренний подъем, та же раскрепощенность, та же блаженная улыбка. Прекрасно! Но, к сожалению, порой та же душевная разболтанность, безответственность. И что самое неприятное—иллюзия безнаказанности. Чего-то натворил. Не судите строго, ни черта не помню, выпимши был...
Пьяным нынче не прощают ничего. Любовь оправдывает многое. Но не все! Далеко не все. Никогда, ни при каких условиях любовь не должна опускаться ниже норм элементарной человеческой порядочности. Не простят. Сам себе не простишь.
