Слой или класс?
Когда Ленин после болезни в 1922 году вернулся к исполнению своих обязанностей, он с удивлением отметил, что Совнарком за время его отсутствия создал 120 комиссий вместо нужных 16! В одном из своих последних публичных выступлений Ленин говорил: «В 1918 году, в августе месяце, мы произвели перепись нашего аппарата в Москве. Мы получили число 231000 государственных и советских служащих в Москве, число, обнимающее и центральных служащих и местных московских, городских. Недавно, в октябре 1922 г., мы произвели эту перепись еще раз, уверенные, что мы сократили наш раздутый аппарат и что он должен уже, наверное, оказаться меньшим. Он оказался равным 243000 человек. Вот вам итоги всех сокращений. Этот пример потребует еще большего труда изучения и сопоставления».
Действительно, сопоставлять есть что. В 1917 году в государственных учреждениях России было занято, около миллиона служащих, в 1921-м— 2,5 миллиона, а в 1928-м — уже 4 миллиона. В 1913 году на 100 рабочих приходилось 6 чиновников, а в 1920-м — уже 13. В 1925 году средний заработок рабочего был 40 червонцев, а наркомы уже в 1923 году получали 210 червонцев, не считая бесплатного жилья. В середине XIX века в России на 10 тысяч человек населения приходилось 12—13 чиновников, то есть примерно в 3—4 раза меньше, чем в странах Западной Европы. Сейчас в СССР на 10 тысяч человек приходится 625 чиновников, что в 2—3 раза больше, чем в развитых капиталистических странах.
Ленин считал возможным использовать понятие класса для обоснования программы политической борьбы с самодержавием, когда пролетариат России насчитывал около миллиона человек. Критики Октября с самого начала обратили внимание на новую систему привилегий, неравенства и деспотизма, которая заявила о себе буквально на второй день после революции. Понятие «нового класса» фигурирует в работах Каутского уже с 1919 года. Аналогичные суждения высказывала и Р. Люксембург.
В годы «военного коммунизма» привилегии имела лишь узкая группа политических вождей. При нэпе часть привилегий, особенно материальных, вышла из-под контроля партии. Но аппарат рос и набирал силу. Сталинская «революция сверху» резко увеличила слой руководителей.
В тридцатые годы Троцкий писал, что никогда еще Советский Союз не знал такого неравенства, как спустя 20 лет после революции. Одни зарабатывают 100, другие 8—10 тысяч рублей. Одни живут в бараках и ходят в лаптях и драных сапогах, другие имеют прекрасные квартиры и ездят в персональных автомобилях. Но эта оценка не помешала «вождю» мировой революции утверждать: поскольку заводы, фабрики и земля в СССР национализированы, рабочий класс по-прежнему осуществляет диктатуру. Хотя влачит нищенское существование и не имеет никаких прав.
Развивая критику сталинской бюрократии, Троцкий резко размежевался с Каутским и Люксембург. Постоянно подчеркивал, что нет смысла говорить о «новом классе» в отношении партийно-государственного аппарата Советской России. По его мнению, речь должна идти только о новом паразитическом слое.
Те, кто возражает против определения партийно-государственного аппарата советского общества как класса, ссылаются обычно на то, что он не обладает собственностью на средства производства. Что аппарат постоянно переизбирается, а его привилегии не передаются по наследству. Эти штампы длительное время насаждались официальной пропагандой. Скрывали различные формы политического отчуждения в советском обществе. Базировались не на марксистском, а на казарменно-уравнительном понимании социализма.
Партийно-государственный аппарат до сих пор был (и пока еще остается) коллективным распорядителем всех производительных сил общества, хотя это его право не записано в нотариальных документах. Оно просто обусловлено господством государства над обществом в сфере экономики, политики и идеологии. Поэтому право распоряжения средствами производства существенно не отличается от права собственности. Если собственником является государство, то индивидуальное наследование отсутствует. Это значит, что нельзя передать детям по наследству положение распорядителя в социальной и политической иерархии. Хотя годы сталинщины и застоя показали, что аппарат стремится снять и это ограничение.
Если иметь в виду не юридическую, а фактическую сторону дела, то наследование материальных, социальных и политических привилегий осуществляется в нашем обществе постоянно. Возможности социального старта, доступ к материальным и социальным благам у детей служащих партийно-государственного аппарата несравненно выше, чем у детей других групп населения. Этот аппарат в значительно большей степени, нежели другие социальные и профессиональные группы, включен во всю систему социальных связей и отношений из-за своего господствующего положения. Следовательно, мы имеем дело с особым социальным организмом.
Он обладает развитым сознанием своего социального и политического положения. Поэтому монополия партийно-государственного аппарата на распоряжение средствами производства, социальные привилегии и власть, и управление взаимосвязаны и взаимообусловлены. Одно не может существовать без другого.
Отсюда вытекает, что доходы партийно-государственного аппарата нельзя измерить в рублях и предметах потребления (хотя в последнее время стало модно писать о «заработках» министров и партийных секретарей). Они являются естественным следствием его социального положения распорядителя. Аппарат до сих пор обладал правом свободного распоряжения всей массой прибавочной стоимости, произведенной обществом. Тогда как общество не имело права решать вопросы о способах и пропорциях разделения инвестиционных и потребительских фондов. Реальный социализм на протяжении более полувека сознательно отсекал это право. В результате общество до сих пор не знает, что происходит с произведенной прибавочной стоимостью. Социалистическое государство — и в этом состоит ирония истории — выступало совокупным эксплуататором. Не только природы (о чем сейчас много пишут), но и людей (о чем пока стыдливо умалчивают).
Искусственность определения партийно-государственной бюрократии как слоя (если идти вслед за Троцким) все более очевидна. В период сталинского режима сформировался класс, безболезненно просуществовавший более полустолетия.
