Переименование исторических объектов.
Чего же только на моей памяти не переименовывали! Города, клубы, улицы, деревни, совхозы, горы, мосты, острова, метрополитен, институты, районы (сельские и городские), школы... Такую «мелочь», как суда и корабли, несть числа! А ведь прожил я сущую чепуху — пятьдесят лет. И за такой незначительный исторический период, скажем, ни в чем не повинный Рыбинск (в городах ходит с 1777 года) дважды уже менял свое родовое имя. С 1946 по 1957 год он был Щербаков, потом — Рыбинск, а с 1984-го стал Андроповой, сегодня он снова Рыбинск. Или бывший Луганск, который стал Ворошиловградом в 1935 году, в 1958-м вновь стал Луганском, а в 1970-м, представьте, вновь Ворошиловградом... Список подобных, мягко выражаясь, забавных метаморфоз с названиями и их переименованиями можно продолжать до бесконечности, вспоминая при этом и времена стародавние, и события нынешние. Затрудняюсь, правда, сказать, кто завел эту моду на переименования в России. Но, скажем, большим любителем был в этом жанре Петр Первый. Почему он не назвал древнюю новгородскую крепость Орешек ее исконным именем, отбив ее у шведов? Загадка. Шведы называли город — Нотебург, а Петр же переименовал крепость в Шлиссельбург.
Однако ни один самодержец не сумел до такой степени возвести переименования всех родов и категорий буквально в ранг государственной политики, как это сделали мы, особенно в 20-х, 30-х, 40-х годах. Что только не переименовывали, какие имена и чему только не присваивали! В записных книжках И. Ильфа вы найдете недоуменно-комическую строчку «Ателье женского платья имени Буденного», а в реальной жизни и сегодня встретите «роддом имени Клары Цеткин» и завод безалкогольных напитков имени Степана Разина... Мы утерли нос самому Петру Великому, двум Екатеринам, трем Александрам и обоим Николаям, даже переименовав в период борьбы с космополитизмом тот же Шлиссельбург в Петрокрепость, а Петергоф — в Петродворец. Тогда же «французская» булка стала называться «городской», а «венская сдоба» (о, великая сила бюрократической фантазии!) стала «городской» же сдобой. С тех пор они, видимо, в деревню и не попадают. Торт «Наполеон»... Ну, да ладно!
Казалось, что в 50-х годах, после XX съезда, наступило какое-то прозрение. Именно тогда было принято постановление о том, что города, улицы, села, стадионы, горы, ателье и т. д., названные именами деятелей при их жизни, должны получить первозданные свои имена. Стал вновь Оренбургом Чкалов, Пермью — Молотов, ну и тому подобное. Именно в то время были стерты с карт мира Сталинск, Сталинокерт, Сталинабад, и пр., и пр.
Впрочем, было бы, наверное, глупо умолчать о нескольких странных моментах в этой серии обратных переименований. Сталинград, к примеру, почему-то стал Волгоградом, вместо того чтобы стать Царицыном. А ведь имя это в российской и советской истории связано со многими примечательными и даже великими событиями. Думается, что в данном случае было это остаточным приступом того революционного нигилизма, который смел с карт Елизаветополь, Екатеринбург, Новоалександровск, Новониколаевск и прочие «царские» имена, хотя, вот парадокс, Царицын к слову «царь» никакого отношения не имеет. То же самое случилось, наверное, и со Сталино, которое стало Донецком, а не Юзовкой, чтобы, видимо, не тревожить память англо-российского паука-эксплуататора Джона Юза, который, получив концессию, основал завод и эту самую Юзовку в 1869 году. Есть и такой нюанс. Город Горький, названный именем великого пролетарского писателя Максима Горького (1868—1936) при его жизни, то есть в 1932 году, не стал вновь Нижним Новгородом, хотя имя это носил с 1221 года.
Ну, да оставим древнюю, а также давнюю и недавнюю историю. Вернемся в день сегодняшний, когда идет новая могучая волна переименований. Собственно, она уже началась. Только что с энтузиазмом переименовали все «ждановское». В Ленинграде, говорят, сгоряча чуть-чуть не переименовали даже речку Ждановку, хотя ровно никакого отношения к А. А. Жданову она не имеет, так же как Хрущевский переулок в Москве — к имени Н. С. Хрущева.
Не так давно и не так широковещательно дан обратный ход увековечению памяти Л. И. Брежнева. В средствах массовой информации с монотонным усердием муссируется вопрос переименований «географических объектов», носящих имена Калинина, Суслова, Черненко...
Добро! Согласен! Чудесно! Но... Если вспомнить, что началась последняя волна переименований знаете с чего? А с того, что в Москве улице Метростроевской вернули ее древнее название Остоженка. Отлично! Кто-то выступал в газетах, писал письма. Было, так сказать, создано общественное мнение, и Мосгорисполком постановил — вернуть красивое историческое имя ну и прочее. Остоженка. Был когда-то здесь луг с хорошей травой, стояли стога — сено посадское, а может, и княжеское, и царское.
Так вот, в 1935 году пришли люди с лопатами и тачками и всю улицу выкопали. Да, да, от самого Крымского вала — той маленькой ротонды, которая сейчас оказалась загнанной в угол между Крымским мостом и автоэстакадой, а была первым входом на первую станцию первого нашего метрополитена. Остоженка была выкопана вручную до станции «Дворец Советов», то есть до сегодняшней «Кропоткинской». Вся улица целиком выкопана и увезена. Это был колоссальный труд, и Москва сегодня должна быть благодарна тем людям, которые сделали это. Почему? Да потому, что без метро наша древняя столица просто-напросто задохнулась, погибла бы. Почему мы так запросто перечеркиваем память о труде (о каторжном труде) людей, сделавших волей или неволей благо нам — сегодня живущим? Своим решением мы вычеркнули этих людей из истории Москвы. Нет больше в столице памяти о них. Разве это не аморально?
Мы не знаем своей истории, и не потому ли появляются заметки в газетах о том, что, мол, станцию метро у площади трех московских вокзалов надо бы назвать «Вокзальной», а не «Комсомольской», гостям столицы, дескать, трудно ориентироваться в лабиринтах метрополитена. Между тем в проекте эта станция и должна была именоваться «Вокзальной», но в 1935 году случился прорыв плавуна, и здесь погибла комсомольская смена. Над их могилами, конечно же, произносили речи и говорили, что «память о вас всегда будет жить». А нет ни мемориальной доски, ни просто таблички, нет памятника метростроевцам (хотя бы первым), а теперь и улицы их имени нет. Есть Остоженка — красивое старинное название. Ну, так пусть будет Большая Никитская вместо улицы Пушкина, пусть будет Покровка вместо улицы Чернышевского и Мертвый переулок вместо переулка Николая Островского, пусть будет Можайское шоссе вместо Кутузовского проспекта?..
Но что-то не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь предлагал переименовать Ленинский проспект в Большую Калужскую или таджикский город Ленинабад в Ходжент, как он и назывался с VII века до 1936 года. И Куйбышев — не Самара, и Энгельс — не Покровск. Избранная какая-то забота о переименовании.
Сегодня, хотя и осторожно, раздаются голоса о ликвидации некрополя на Красной площади, о том что пора ликвидировать (перенести отсюда) памятники Сталину, Жданову, Брежневу и т. д. Авторы этих предложений, в моем представлении, не понимают как минимум двух вещей. Первое: невозможно вычеркнуть из истории людей, какие бы они ни были. Ведь теперь уже совершенно очевидно, к примеру, что путем свержения памятников российским императорам в первые послереволюционные годы мы не прибавили себе ни славы, ни достоинства. Скорее наоборот. Ведь позже с той же легкостью мы начали сокрушать памятники нами же установленные. Теперь уже общеизвестен факт, например, о том, как по приказу Сталина из Кремлевской стены был изъят и уничтожен прах выдающегося советского военачальника С. С. Каменева, но мало кто знает, что с той же легкостью и беспардонностью сносились памятники, установленные героям прошлого. Такая участь постигла, кстати, обелиск павшим русским воинам 1812 года, установленный в 1940 году. Сегодня его видят миллионы посетителей Бородинской панорамы — он установлен рядом. Однако настоящее его место на могиле героев Бородина. Но могилы нет, как нет огромного Дорогомиловского кладбища (даже двух кладбищ: русского и еврейского). Именно на них стоят «брежневский» дом 26 по Кутузовскому проспекту и еще два таких же огромных здания. И чем далее, думаю, мы будем сооружать монументы и давать имена лишь для того, чтобы потом первые сокрушать, а вторые переименовывать, тем больше и больше будет размываться, разваливаться то физически не ощутимое, но жизненно необходимое для нормальной жизни общества вещество — народная память и мораль.
Мы хотим создать правовое, демократическое государство. Пусть никакое переименование улицы, переулка, города, моста, колхоза, даже «французской» булки в ту или иную сторону не будет делаться где-то в кабинетах, а лишь решением народа, живущего в этом городе, на этой улице...
