Обратная связь отсутствует.
Я застала Нину у электронного шкафа, где по катушкам, схожим с магнитофонными, медленно ползла белая бумажная лента, покрытая таинственным узором крохотных дырочек. Это и есть программа—закодированное технологами задание — рабочий приказ станку. На этом участке станки не включают, а «настраивают на программу». Оператор, перед тем заготовивший и закрепивший на станке нужный для операции инструмент, следит за расположенными на электронном шкафу табло и глазками сигналов с надписями «код», «корректировка», «поиск», «позиция», «сбой» и т.д., окруженными цветными кнопками, готовыми к немедленному действию, если загорится сигнал «сбой». Как только первый, уже настроенный станок начинает прилежно погружать сверло в блестящее тело детали, а стол станка с безошибочной точностью подвигается так, чтобы высверленное отверстие оказалось именно на том расстоянии, как указано в рабочем чертеже, Нина подходит ко второму станку... Иногда операция, исполняемая станками, длится час, иногда пять минут, но свободного времени у оператора нет: он также включен в рабочий процесс. Он «ловит» не только время при переналадках, когда обработка детали закончена и нужно ее снять и подготовить к работе новую, но и опасный момент возможных отклонений, отключений, сбоев. «Он же у меня старенький, штекерный, еще первого поколения, — сказала Нина, любовно пошлепав ладонью по электрическому шкафу, — он у меня с капризами. Холода не любит, как я... Пугливенький — боится кран-балки, например. Стоит ей, даже не задевая, пролететь над участком — и он с перепугу отключается. Еле потом уговоришь: видно, плата где-то залипает». Она говорила о станке, как о живом существе, и я поняла, почему ей с ним, неумолимо-электронным, удается перевыполнять планы...
Да, тот, кто становится повелителем этой удивительной новой техники — настройщик, оператор, технолог, — этот человек должен быть горячо заинтересован в своем труде, чувствовать, что он нашел свое место. И это не только сиюминутная проблема. О ней неверно забывать в пылу увлечения роботизацией, гибкими системами, станками с ЧПУ. Не зря серьезно интересуются специалисты по философским и социальным проблемам науки и техники. В одном из своих выступлений член корреспондент Академии наук СССР И. Т. Фролов, автор ряда трудов, в том числе книги «Перспективы человека», предупреждает «...мы нередко приоритет отдаем тонна километрам. Они, естественно, служат человеку. Но сам-то он зачастую растворяется в громкой и грозной арифметике. Нам надо почаще эту арифметику мерить человеческой меркой. Это относится не только к компьютеризации. И не следует думать, что она решит».
Автоматика, робототехника, избавив человека от медленного, нудного, черного труда ослепив его уходящей вдаль перспектива невиданной эффективности, производительности, интенсивности, лишили его вместе с тем и долговременной привилегии — живого кота с предметами труда — и как бы упразднили необходимость в индивидуальных способностях, в интуиции, в том, что зовется мастерством и что ценилось в трудовом мире в века. И вот уже подрастает целое поколение работников-операторов, наблюдателей, нажимателей кнопок. И в этом, думалось, есть не грустное, ощущение каких-то невосполнимых потерь при огромных и несомненных выигрышах, какие несут с собой завоевания научно-технической революции. Так мне казалось… Пока я не увидела Нину рядом с ее станка а затем и многих таких, как она. Ее чутье к способности нашли новое русло, ее мастерство обрело новую, еще непривычную форму, оно, несомненно, существовало. Скажем, в её творческом содружестве с технологом, внедряющим новую деталь. Когда он, составил программу, начинает на ее станках испытывать Нина обязательно рядом. Они вместе считывают показания табло и анализируют их тебя подача F-05, а обороты С-09, а я уверена, вполне пройдет F-06, а обороты С-11», — жжёт, допустим, Нина, и это означает: станок можно заставить работать быстрее. И технолог внесет в программу изменение: во-первых хорошему практику, знающему состояние станка, виднее, во-вторых, есть у Мокшиной помноженная и на технический кругозор, и на обычную наблюдательность интуиция. У неё никогда не бывает брака. На участке всегда чистота — ни стружки, ни пылинки: в ящик бумагами, инструментами идеальный порядок. Это вообще личная Нинина черта. Она и сама причесана и одета всегда опрятно, как будто мама собирала, наглаживала. А живет она одна, в общежитии, да в таком... Впрочем, об этом отдельно.
Я спросила Нину, не собирается ли учиться дальше. «Да надо бы, — сказала со вздохом — Только с таким рабочим ритмом сил остается мало. Да и где заниматься. Устала я... ушла бы отсюда, куда глаза глядят», — вдруг вырвалось у нее неожиданно. Она явно не собиралась этого говорить. Я смотрела на нее удивленно: процветающая, хваленая — заработки, репутация, общественное положение, работа на авангардной технике — как же так? «Заработки,— мрачно сказала Нина,— раз уж зашел разговор, мне резать стали. Как второй станок поставили, так и резанули, хоть и сдельщица я. Коэффициент поставили — 0,9 от заработанного на первом: хочешь, старайся, хочешь, нет. Поставят третий — на нем еще больше урежут. Чушь получается какая-то: чем больше работы, тем меньше платят. Пошла к Горюну начальнику цеха, объясняться, отшил: «Такая, мол, установка сверху. Идите и не чуйствуйте». Как у Райкина. Чья установка, почему? Мы в эксперименте, как средствами распорядиться, сами решаем, не на кого теперь кивать, в цехе меня кое-кто подколол: «Куда тебе такие деньжищи? Молодая, одинокая, испортишься...» Так ведь принцип — по труду. Да и не в деньгах только дело... Может, не права я, не разобралась в чем. Но обидно за такие эксперименты, когда с тобой никто объясниться не снизойдет. И не только за себя обидно. Я ведь еще и секретарь комсомольский. У нас в цеху такие чудесные ребята — с ними горы своротить можно. Когда кто собирается уйти с завода — у меня, вот верите, слезы подступают... А к начальнику лишь на порог, он уж и ручку вынул: «Вам заявление об уходе подписать? Давайте...» Ну почему?! Некогда ему людей порасспросить, поговорить. Домой, в общежитие, идти — ноги не несут...»
Мы пошли с ней в общежитие, расположенное от завода очень близко. Оно оказалось шестиэтажным зданием, по обшарпанным, годы не знавшим ремонта стенам комнат зловеще змеились трещины. В сырую погоду они сочатся влагой, зимой в щели дует ветер, начинаются простуды. В грязных, ободранных кухнях—4 конфорки на 40—50 человек, устойчивый запах помойки: давно проржавели крышки, закрывающие здесь сточные трубы... Единственная на весь многоэтажный дом ванная комната — на первом этаже, недалеко от входа. Мы отворили с трудом разбухшую дверь—пахнуло гнилью. В открытых кабинках торчали обезглавленные, ржавые шеи душевых стояков. На полу из-под наших ног лениво расползались жирные мокрицы. Здесь (в женском общежитии!) не видно было даже примитивного приспособления для стирки. Впрочем, общежитие попыталось отметиться участием в НТР покупкой цветного телевизора, да он давно утратил цвет: уже который год завод не находит средств починить антенну на крыше... «Такой вот у нас расклад, — с горечью сказала Нина. — Электроника — и мокрицы... Совместимо ли?»
ЧПУ — и много лет закрытый на ключ заводской музей, где некогда поздравляли молодых рабочих с приходом в заводскую семью, вручали им пропуска и памятные подарки, а ветераны говорили теплые, напутственные слова. Роботизированные системы завтрашнего дня, а нынешний день — это угаснувший заводской клуб, где даже по праздникам не дождешься веселого концерта самодеятельности. Это сгинувший, некогда популярный на заводе ансамбль «Радуга», исчезнувшие агитбригады, безнадежные очереди в столовой.
Не мной первой сказано: если есть НТР — есть и научно-технические революционеры. Есть лидеры, ведущие, и есть, что не менее важно, рядовые участники НТР — такие, как Нина Мокшина, начавшие жизнь в самом ее русле и уже не представляющие себе иного.
«Мокшина устраивает»,— признает завод. «Завод не устраивает»,— говорит Мокшина: Нет обратной связи. Над заводом тревожно мигает сигнал «сбой». Странно, что его не видят ни партком, ни командиры производства. Ведь не одну Мокшину не устраивает такой эксперимент. Не зря сделал «закрытой» статистику текучки начальник отдела кадров. Но вот в заводском комитете комсомола дали мне цифры: в 1980 году работало 945 комсомольцев, в этом году 656... И эта частичная статистика тоже сигналит: «сбой».
В век НТР диагнозы ставят не только отдельным личностям, но и целым коллективам. Это называется диагноз социального здоровья. Специальные консультанты-экономисты, ознакомившиеся прямо на месте с «болячками» производства, вычерчивают так называемое дерево проблем, чтобы определить затем пути их решения. Что бы только не повисло на ветвях этого дерева, «выращенного» из проблем Воронежского станкостроительного! Жилье и детский садик, общежитие и спецодежда, столовая и «черные» субботы. А рядом с этим деревом проблем стояла бы оператор станков с ЧПУ Нина Мокшина — живой укор и напоминание о самом главном, чего забывать нельзя: все-таки не станки строят станки, а люди...
