Нравственность Советского общества.
Человек подражает другому человеку не только в детстве. Всю жизнь любому из нас родные и близкие, соседи и улица, кино и телевидение, радио и газеты непрерывно показывают образцы жизненного поведения. Человек слаб по природе, он склонен оправдывать свои поступки тем, что и другие нисколько не лучше. Плохо он относится к жене? А Петька и вовсе свою убил. Лупит он детей? А сколько детей вообще без отца. Матери не пишет? Ну и что, вон по телевизору передавали, как один сынок мать вообще голодом уморил. Словом, какой бы ни был недостаток в поведении, тут же найдется оправдание еще худшими недостатками у других.
К преступлениям ведут примеры, преступлений. Другие пути исключительно редки.
А кто же рекламирует такие примеры? Как кто? Телевидение и кино, газеты и журналы.
И кто же несет ответственность за пропаганду преступности?
А никто.
Режьте меня, не поверю, что создатели фильмов о проститутках, о наркоманах не знают, что порок, якобы ими осуждаемый, после их фильмов умножится. Пойдите в зал с девчонками-подростками, понаблюдайте, как они взирают на «красивую» жизнь интердевочек, как ее впитывают, как заманчива она для них. Что им после этого нотации надоевших родителей, обрыдлых учителей — пустое место, вот что. Жестокость и злоба, насилие и жадность, корысть и зависть могут возникать, а вернее сказать, оживать в человеке и без кино, и без телевидения. Все плохое есть в человеке. Но кино и телевидение пробуждают низменные инстинкты. Это легко. Под горку легче катиться, нежели карабкаться вверх. Плохое совершается само, для хорошего нужны усилия.
Где корни преступности? Воровали с голодухи, сейчас с сытости и зависти. Уж такие ли нищету и голод я испытал в детстве и отрочестве, но разве я нищету и голод помню? Я помню золотое сияние детства и отрочества. «Босиком плясали» — как точно выразилась моя землячка, вятчанка.
Отчего растет преступность? Оттого, что потребности тела берут верх над духовностью и съедают душу. Римская империя погибла от крика «Хлеба и зрелищ!». И сейчас, непрерывно оглушаемые экономическими публицистами, уверившими нас, что хуже нас никто не живет, мы в это поверили. Но оглянемся кругом: где нищета, где голодные? Их нет. Другое дело, что есть богатые и бедные, но даже и нынешние бедные живут все-таки куда лучше многих в прежние времена. Ублажение потребностей тела страшнее гонки вооружений. С гонкой вооружений борются, а погоня за едой и вещами считается естественной.
Чего не хватало античности? Спорта? Каждый год олимпиады. Архитектуры? Нас доселе восхищает любой обломок Колизея или Парфенона. Скульптуры? А Фидий? Рисунка, живописи? А фаюмский портрет? И так далее, за что ни хватись. Костюм, кухня, все на недосягаемой доселе высоте. Но рухнул мир, засияло перед ним светлое будущее — феодализм, почему? Пороки, преступность возобладали над людьми. Боги языческие и те передрались, глядя на подчиненных. Гибло любое государственное устройство, ибо не экономика, не оружие, не страх крепят государство, а нравственность. Государства гибнут от характеров. Любой руководитель не манекен, его личные качества суть его дела. Путь к власти означает непрерывную сделку с совестью. Требуется всеми законодательное государство, но отсюда следует, что где закон, там и преступление.
Сейчас и юмор не просто черный, а садистский: «Яблочки из Чернобыля очень расхватывают: кому для тещи, кому для свекрови».
Разве я один дождался того упрека, что уж вот на моем-то месте Достоевский, будь он жив, он бы, узнав о том-то и том-то, вмешался непременно. Упрек заслуженный. Но есть и оправдание. Давайте сопоставим тогдашние и сегодняшние газеты в части преступности. Тогда они были исключение, сейчас норма. Страшно, но они, преступления, типичны. Какая там слезинка невинного ребенка — океаны крови разделили нас. Взорвано, искромсано огромное здоровое тело огромной страны, прервалась связь времен, мы на пустыре и над пропастью, мы во тьме заблуждений. Куда идти, к чему стремиться? Ясно одно — мы живые, надо жить. А что значит жить? У нас под жизнью понимаются жизненные трудности, достаток, благополучие. Утрачено содержание жизни — подготовка к отчету за эту жизнь. Как-то мы стыдливо обходим понимание самого, может быть, главного, того, что все мы смертны. Что это единственное, что нам неподвластно — длительность нашей жизни. Что это величайший грех — сокращать ее, что самоубийц даже нельзя хоронить вместе со всеми, нельзя поминать в молитвах. А уж что говорить о душегубах, об убийцах, гореть им в геенне огненной. Гореть-то гореть, да не очень-то боятся они такого горения. Не очень-то верят, а, скорее, просто не знают вековечную истину, что тело спасти невозможно, можно спасти только душу. Да как же они усвоят эту истину, если в жизни сплошь и рядом образцы ублажения тела, желудка, когда нахальные, бессовестные, жестокие катаются как сыр в масле — вот в чем трагедия. И идеалы — все — очернены или само ликвидировались. А до Веры как до небес. И до Любви к ближнему — пропасть. И без любви, без опасения причинить другим страдание, без веры, что жизнь послана для жизни души, без этого преступность будет расти, пусть даже и придем мы к полным прилавкам и завалам любых вещей, пусть со всех сторон обрастем законами. Мысль эта выстрадана опытом веков, а в нашей стране опытом сокрушительных десятилетий.
