Для кого труд служит порукой в делах.
Читаю свежую газету: «Коммунистки Калининского хлопчатобумажного комбината выступили с пенной инициативой «Движение многостаночников — на службу пятилетке!» Мысленно добавляю одно короткое слово — ВНОВЬ. «Вновь выступили с ценной инициативой» — и вижу за современным фактом его «прародителя». Коммунистки «Пролетарки» всегда славились инициативой, творческим отношением к труду. Несколько судеб коммунисток— представительниц разных поколений этого предприятия — сплетаются в своеобразную летопись традиций, бережно передаваемых из рук в руки на протяжении десятилетий.
Марии Федоровне Тавруновой уже девяносто первый. Возраст серьезный. Заставил привыкнуть к тому, что неважно ходят ноги, глаза подводят, хотя и похожи еще на те, ясные и острые, что глядят со старых фотографий. Только память не сдается. Удивительные годы выпали ее поколению. Разве такое забудешь?
— Нам первым довелось открыть, что работа может стать радостью для человека! — говорит Мария Федоровна — Самим открыть и другим показать. Это, если хотите, было политическим делом! Ведь вспомнить страшно, какая забитость, какая темнота окружала женщин-работниц на текстильных фабриках до революции. Вот на нашей Морозовской, например, хотя и известна она была своими забастовками да стачками, а женщин среди тех демонстрантов было немного. Их так скручивала тяжкая работа и горькие беды, что не до политики было.
Таким вот женщинам, которые всю жизнь простояли в пыльных цехах, гнули спины на Морозовых, знали только усталость, штрафы и обиды, — им найти радость в работе было невозможно. Другое дело, когда работать стали не на хозяев, а на себя, на свой народ, — продолжает Мария Федоровна — И я считаю, что комсомольцы и коммунисты в первые годы Советской власти, хоть и недоедали тогда, и уставали, работали весело, как на празднике, надевали красные косынки, писали яркие лозунги. Работа горела в наших руках. Своим личным примером помогали темным, забитым, несмелым почувствовать вкус свободного труда.
Мария Таврунова, с одиннадцати лет ступившая за порог ткацкого цеха, и сама не скоро поняла эти перемены. И в комсомол, например, так и не решилась вступить, хотя всегда была среди самых ловких и скорых на руку фабричных девчонок.
Но в том-то и дело, что не одинока, оказалась она со своим молодым задором, своей смелостью и смекалкой природной. Конечно же, совсем не случайно рядом с нею оказывалась Прасковья Карикова, мудрая ее подружка. Коммунист Карикова помогала Марии Тавруновой учиться делать жизнь взаправду, думать о себе и обо всех, о сегодняшнем дне и о завтрашнем.
— Что с того, что дети у тебя? — сказала однажды как бы невзначай — Все равно ликбез необходим! Как же ты малограмотной останешься?!
И направила в дом Тавруновой комсомолку Беляеву. Та приходила исправно, раскладывала меж пеленок и кастрюль грифельную доску, чертила палочки и крючки, вгоняя Марию в полную панику от того, сколько домашних дел стояло в это время.
В цехе Марии было проще. Особенно если видела, что и Прасковья Карикова довольна. Силу, правду чувствовала за нею. А потом пришло время и самой силу ощутить.
В 1929 году рабочие Тверской пролетарской мануфактуры (так тогда назывался нынешний Калининский хлопчатобумажный комбинат) выступили с инициативой заключить хозяйственно-политический договор о социалистическом соревновании между тверскими, московскими и ивановскими текстильщиками. «Договор тысяч» — от имени 58 тысяч 389 человек — был подписан представителями предприятий. Тверских текстильщиков представляла Мария Таврунова.
Хочу заметить, что она поставила свою подпись под документом, который в газетах того времени был опубликован под лозунгом: «Все — за генеральную линию партии». Выходило, будучи еще беспартийной, Мария Таврунова подписалась и под генеральной линией партии.
— На следующее утро пришла к фабрике ранешенько,— рассказывает Мария Федоровна, — сторож не пускает: «Мне какое дело, что ты договор подписала!» Такой вредный попался дед... Как такому объяснишь, что не терпится попробовать то, что задумала: взять вместо 320 веретен вдвое больше. И мастер тоже к затее отнесся скептически. «Ты что же, одна всю фабрику занять хочешь?» А когда уже закрутились те веретена, все 640, ловила на себе разные взгляды соседок: одобрительные и сочувствующие, завистливые, а то и с ехидцей — надорвешься, мол. Выдержала все...
Через несколько дней пришла Мария к Прасковье Кариковой и робко спросила: «Можно мне в партию подавать? Ты за меня поручишься?..».
На партийном собрании кто-то удивленно произнес: «Таврунова? Да разве она не в партии?» И она подумала: «и впрямь, всегда была я с партией».
Мария Федоровна никогда не забудет, кто дал ей рекомендацию в партию. Помнит, и как сама дала первую партийную рекомендацию. Она не ошиблась в Ксении Шевалевой. В 1936 году по инициативе коммуниста прядильщицы Шевалевой возникли на «Пролетарке» так называемые сквозные бригады, которые соединили и прядильщиц, и ткачих, и отделочников, словом, всю производственную цепочку. Это дало повышение производительности труда на 70 процентов. Сквозные бригады стали тоже серьезной вехой в социалистическом соревновании.
— Ксения нам просто житья не давала! По воскресеньям собирала всех, чай с баранками пить. Мы-то уж знали, что за чай. Пьёшь себе, баранками похрустываем, а она знай, разбирает, как работала наша «сквозная». Напомнит все, когда подвели ткачихи, дают брак отделочники. «Вот ты, Дуся...» — И начинается. Замучила совсем своими баранками...
Рассказывает та самая Дуся, известнейшая ткачиха комбината Евдокия Борисовна Сапунова. Она и сегодня, в свои семьдесят четыре года, работает! Герой Социалистического Труда Евдокия Борисовна — спроси ее — скажет, что ничего особенного в жизни не сделала. Да, работала на многих станках, но на «Пролетарке» таких немало. Во время войны делала все, на что сил хватало, а кто поступал иначе? Она убеждена: каждый на ее месте поехал бы после смены расчищать от снега аэродром (может, ей, маленькой и хлипкой, только потяжелее других было). Каждый отправился бы по селам, чтобы собрать шерсти для теплых носков бойцам. Правда, непросто было в те холодные и горькие дни найти в деревне шерсть. В одном селе приняла Евдокию Борисовну молчаливая семья, молча ее, выслушала, молча ушел хозяин, кликнув маленькую лохматую собачонку, молча вернулся, положил на лавку мешок с шерстью, неведомо откуда взявшейся. Только остриженная собачонка, скулившая и дрожащая от холода, «рассказала», как исхитрились люди добыть ту шерсть...
Способность принимать заботу другого за свою, отнестись к ней с душой и сердечным пониманием — вот, пожалуй, главное в характере Евдокии Борисовны. Случалось, рассказывают, что депутат Верховного Совета СССР Сапунова... плакала вместе с человеком, пришедшим к ней на прием со своей большой бедой. Но не слезами горю помогала: срочным вмешательством, горячим, заинтересованным содействием.
Не умела, не хотела, не стремилась оказаться на виду, и даже в день своего пятидесятилетнего трудового юбилея, когда предприятие, весь город чествовали талантливую ткачиху, она повторяла: «Да не надо мне на сцену», «Да куда мне столько цветов», «А музыка, музыка-то зачем?».
И все же талант рабочего человека не позволил Евдокии Борисовне остаться незамеченной. «Писали даже биографию моей смены, — говорит она — Два сотрудника из министерства приезжали, с секундомером следили, как работаю, сколько времени трачу на заправку машин, какие маршруты выбираю. Только, — смеется, — все уследить за мной не могли, из виду теряли. «Как птичка, — говорили, — порхаешь». За свою рабочую жизнь Евдокия Борисовна наткала тканей длиной в пол экватора, выучила более трехсот мастериц ткацкого дела.
— Вот, девчата, дарю вам волшебный крючок, видите, какой он длинный, — напутствует шутливо бригаду молодых ткачих, передавая им в руки, символическое орудие труда, — вы им пятилетку в два года и выполните!
Лидия Павловна Арсеньева твердо усвоила уроки Сапуновой — и профессиональные, и нравственные.
Ниточка к ниточке, как любят говорить текстильщики, сплетает ее рассказ полотно совсем иной судьбы. Ткачиха Лидия Арсеньева войны не помнит. На фабрику пришла в 1959-м, из училища, да и фабрика та была новой, только что отстроенной. Что и говорить, время для Лидии Павловны было гораздо более благожелательным. Может, это оно, благожелательное время, позволило Лидии Павловне остаться такой молодой, по-юношески порывистой и смешливой. Очень привлекательны манеры этой женщины, основательны ее суждения. Лидия Павловна—представительница поколения людей, вооруженных солидными знаниями, имеющих разностороннюю подготовку.
В 1968 году Лидия Павловна работала в бригаде Юрия Байдукова, которая выступила с инициативой возобновить «Договор тысяч», подписанный когда-то Марией Тавруновой.
— Газеты писали, что, мол, это символ преемственности поколений, — вспоминает Лидия Павловна. И добавляет: — Не просто преемственность — продолжение, следующий шаг в социалистическом соревновании. Наш договор включал уже такие пункты, о которых рабочие конца двадцатых годов, конечно же, не задумывались еще. Например, встречное планирование, сотрудничество смежников, повышенное внимание к развитию личности работника...
Новое время — новые точки отсчета. Повышенное внимание к личности работника для коммуниста Арсеньевой представляется тем звеном, которое необходимо современному производству.
— Сейчас к нам приходит новая техника. Конечно, мы на нее рассчитываем. И все же основной резерв—люди, их настроение, умение, потенциальный запас производственного интереса. От этой заинтересованности зависит то, как мы распорядимся техникой, что сумеем взять от нее. Человек ведь многое может, если по-настоящему захочет. Вот со мной так было: я взяла обязательства, которые, по расчетам специалистов, на моих тогдашних машинах теоретически выполнить было невозможно. Мои личные расчеты оказались точнее, и я одна знаю, почему: я очень хотела сделать то, что сделала. Моральное состояние человека — очень важный резерв производства, и мне кажется, правильно, что сегодня партия поднимает этот вопрос как один из самых насущных. Многое зависит, конечно, от системы материального стимулирования, от того, насколько условия труда и быта коллектива успевают за темпом, с которым работают люди. Но есть и очень важный моральный момент, способный уменьшить или увеличить наш производственный личный резерв.
Вот, например, был период, когда мой рабочий запал чуть было не угас по причине, совсем от меня не зависящей. На предприятии затянулся перебой с запасными частями для станков. Случилось так, что, будучи делегатом XXVI съезда партии, я в дни съезда в числе других была приглашена на беседу к министру. И решила: дело требует срочного вмешательства, надо поставить министра в известность. Запчасти у нас появились очень скоро. Однако многие на меня обиделись: дескать, вынесла сор из избы. Уж если говорить о соре, то, на мой взгляд, это был сор бюрократизма, и я довольна, что «вынесла» его тогда. Инстанции, подписи, ожидание порой мифических решений — все это часто служит прикрытием для людей неделовых, не умеющих или не желающих принять решение безотлагательно.
...В парткоме ленточного цеха меня познакомили с молодой женщиной, которая на минуту зашла туда перед сменой. «Знакомьтесь: Любовь Валентиновна Евстигнеева, Люба. Наша молодая коммунистка — в партии с 1983 года. Хорошее дело за ней: работниц наших спортом увлекла».
Люба Евстигнеева пришла посоветоваться: в бригаде падает почему-то производительность труда.
— А ты что раздумываешь? — удивился секретарь — Действуй, разберитесь, может, всю смену прохронометрируйте. Тебя что же, учить? С работой, знаешь, как? Надо, чтоб она горела в руках...
Мария Федоровна Таврунова, говоря о коммунистках своего поколения, сказала так же: «Работа горела в наших руках!» И это ее личное партийное требование через десятилетия дошло до Любови Евстигнеевой.
А с самой Марией Федоровной Люба не встречалась: она только родилась в тот год, когда М.Ф. Таврунова ушла на пенсию...
