НОРИЛЬСК — ГОРОД НА ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЕ
Развитие атомной, военной и иной тяжелой промышленности в СССР потребовало освоения залежей не только черных, но также цветных и редких металлов. А это обстоятельство, в свою очередь, заставляет нас вновь обратиться к истории города Мангазеи.
Как уже говорилось, четыре столетия назад на берегу реки Таз возник поморский городок. В 1601 году сюда прибыл стрелецкий отряд во главе с воеводой Мироном Шаховским, и развернулось строительство города за полярным крутом.
Поднялся над рекой кремль с колокольней высотой в нынешний четырехэтажный дом. Крепостную стену венчали и другие башни, сторожившие посад и воеводский двор, соборную церковь и таможню, тюрьму и округу. Из глубины посада к реке шли улицы. На мостовые смотрели слюдяными окнами рубленые избы и терема. В них жили приказчики московских купцов и рыбаки, портные и пекари, моряки и речники, плотники и косторезы... И медеплавильщики.
Да, «златокипящая Мангазея» была предшественницей Норильска. Мангазейские металлурги пользовались норильскими рудами, норильская земля входила в состав Мангазейского воеводства. Не погуби огонь в 1643 году городской архив Мангазеи, возможно, сегодня мы бы знали куда больше о первых... норильчанах. Добывал же кто-то руду. Или, по крайней мере, искал и находил самородную медь. Не зря известный историк Севера М.И. Белов называет 40-е годы XVII века периодом интенсивного развития мангазейского медеплавильного дела.
Он даже предлагал условно привязать рождение мангазейского металла к 1642 году: триста лет спустя, в 1942-м, родился норильский металл. Мангазея возможно, и стала бы предтечей Норильска'. Она начала было отстраиваться после страшного пожара, но по указу царя Алексея Михайловича в 1672 году стрелецкий гарнизон перебросили в Туруханское зимовье. А за стрельцами из города потянулись и остальные жители.
Оставил о себе добрую память мангазейский пятидесятник Иван Сорокин. Это он в 1667 году «генваря в 9 день» сообщил мангазейскому воеводе Родиону Павлову, что ставит зимовье «с нагородней край (нагорной стороны) Енисея пониже верхныя Дудины реки». Так зародилась Дудинка...
А 26 ноября 1842 года из российской столицы выехал человек, которому суждено было первому из ученых стать открывателем Таймыра. Ему мы обязаны и самим названием Таймыр, и первыми фундаментальными сведениями о полуострове. Его звали Александр Миддендорф.
Петербуржец, он в 17 лет поступил в Дерптский университет и в двадцать три получил степень доктора медицины. Ко времени экспедиции на Таймыр ему исполнилось двадцать шесть. Ради путешествия в неведомые края он отказался от кафедры в Киеве, где преподавал тогда зоологию. Будущий академик хотел своими глазами увидеть, есть ли жизнь между Пясиной и Хатангой,
В апреле 1843 года Миддендорф и его спутники лошадей сменили на собак, а в устье Курейки — собак на оленей. 10 апреля они прибыли в тогдашнее Дудинское, или Дудино. На путь из Москвы без отвлечения и отдыха ушло примерно 80 дней.
Ко времени появления экспедиции Мидцендорфа уже целое столетие прошло «с тех пор, как Лаптеву с Челюскиным с невыразимыми трудами и опасностями... удалось снять берег Таймырского края». Теперь Миддендорфу со спутниками предстояло исследовать внутренний Таймыр. Этому упрямому зоологу, пошедшему наперекор «тупейшим чиновникам в столице, тормозящим ход государственных дел», предстояло доказать, что жить на Севере можно. И нужно. А то ведь немногим ранее генерал-адъютант Н.В. Зиновьев уже отписал на предложения другого патриота Севера М. К. Сидорова такой ответ:
«Так как на Севере вечные льды и хлебопашество невозможно никакие другие промыслы не мыслимы, то необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства, а Вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные».
Отчасти он был прав лишь в том, что во времена Миддендорфа на зимовку в районе Норильска отваживались лишь местные жители, которых насчитывалось несколько тысяч на весь полуостров, — долгане, ненцы, нганасане, эвенки и потомки мангазейских казаков — да такие вот «помешанные» на исследованиях энтузиасты.
А они, вопреки многим препонам и обстоятельствам, все продолжали ехать на Север. Почти на четверть века позже Миддендорфа Западный и Южный Таймыр привлек экспедицию Сибирского отдела Географического общества. В начале 1866 года енисейские золотопромышленники П.И. Кузнецов, И А. Рябиков, Н.П. Токарев и И.А. Григорьев пожертвовали 1800 рублей — немалые по тем временам средства — на изучение Севера. Они хотели получить в свои руки точную карту Среднего и Нижнего Енисея с нанесенными на нее кладовыми полезных ископаемых.
А потому руководить Туруханской экспедицией (так она звалась) было поручено горному инженеру И.А. Лопатину. В ее состав вошли младший брат начальника студент П. А. Лопатин, взявший на себя обязанности фотографа, топограф И.Е. Андреев, метеоролог Ф.П. Мерло из ссыльных поляков и этнограф А.П. Щапов, так потом и застрявший в Туруханске. В Дудинке к экспедиции присоединились Ф.Б. Шмидт и сопровождавший его препаратор Савельев, которые прибыли на Таймыр еще по зимнику и дожидались экспедиционного парохода.
Геолог и географ Иннокентий Александрович Лопатин был настолько любопытной личностью, что о нем стоит рассказать подробнее. Он родился 2 февраля 1839 года и умер 15 ноября 1909 года в Красноярске.
В промежутке между двумя этими датами Иннокентий Александрович окончил гимназию и Корпус горных инженеров в Петербурге, поработал на Селенге, Витиме, Чулыме, Подкаменной Тунгуске, Ангаре, в Уссурийском крае и на Сахалине, где, между прочим, доказал промышленное значение угольных месторождений Южного Сахалина.
А теперь вот он прибыл в Дудинку. Где и услышал рассказ Федора Богдановича Шмидта — геолога, палеонтолога и ботаника. Именно Шмидт впервые поведал миру о богатствах Норильска. Ученый видел руду, содержащую, судя по его отчету, до 5 % меди.
Сам И.А. Лопатин не ездил к Норильским горам, но и в Дудинке мог держать в руках образцы сланцев, пропитанные медной зеленью. А еще больше ученых, как выяснилось позднее, знал о местных рудах Киприян Михайлович Сотников, местный урядник и сын урядника, а по совместительству купец. Вместе со своим младшим братом Петром Михайловичем, убедившись со слов приезжих геологов, что руды перспективные, он развернул бурную деятельность. Съездил в Енисейск, чтобы оформить заявку на прииск, в Барнаул, где знающие люди сделали окончательный анализ образцов руды; уговорил енисейского золотопромышленника и пароход владельца Кытманова войти с ним в компанию, а енисейского архиерея — дать согласие, чтобы разобрали на кирпичи... дудинскую церковь. Взамен он посулил новую, деревянную, и слово свое сдержал. А вот на плавильную печь где кирпич в этих краях возьмешь?
Правда, по неопытности местных медеплавильщиков и каверзных свойств вечной мерзлоты простояла та печь недолго. Только и успели выплавить в ней каких-то три пробы черновой меди. И не без труда продали тот низкопробный металл в казну.
Этим и закончилась первая попытка овладеть богатствами норильских недр. Сами Сотниковы с компаньонами переключились на добычу каменного угля. Здесь дело пошло получше... Но закончил Сотников «со товарищи» все равно плохо. Самодур по характеру, он попался на поджоге своих домов, за которые он хотел получить страховку Его выслали в Якутск, где он занялся торговлей, скупил партию кяхтинского чая... Но опять попался на обмане. За это лодочники выбросили его в Лену, где он и утонул...
Намеревался продолжить норильское «дело» представитель следующего поколения семьи, студент Томского технологического института Александр Сотников-младший, сын и внук первых предпринимателей. В летние каникулы 1915 года он собрал коллекцию минералов, установил новые заявочные столбы... Однако Первая мировая война и прочие события не дали ему развернуться.
В 1919 году А.А. Сотников последний раз вернулся в эти места. Вместе с А К. Филъбертом он представлял в экспедиции колчаковское военное ведомство, а горный инженер Н.Н. Урванцев — Сибирский геологический комитет.
Однако дни Сотниковых уже были сочтены. Владелец норильских месторождений при подходе красных бежал на восток с колчаковской армией. В Иркутске его опознали, привезли в Красноярск, где и расстреляли в 1920 году.
Следующий этап освоения норильских месторождений начался уже в советское время. А именно 23 июня 1935 года Совет Народных Комиссаров СССР принял Постановление «О строительстве Норильского комбината». Одновременно «Норильскстрой» был включен в состав строек, которые курировал НКВД СССР. А это означало, что строительство на Таймыре будут вести заключенные.
Одним из первых среди них оказался Н.Н. Урванцев. Он было придумал легенду, что в 1919 году исследовал норильские месторождения поличному указанию В.И. Ленина, но это ему не помогло. В 1937 году он снова оказался в районе Норильска, но уже в лагере, как и десятки тысяч других заключенных, которых отправляли на Север, невзирая на пол и возраст.
Ольга Яскина, например, попала сюда в 16 лет «за антисоветскую агитацию». На лагерном пайке, составлявшем миску баланды из «шрапнели»-перловки, кусочка хлеба и кусочка рыбы, она быстро стала дистрофиком и, наверное, умерла, если бы ее, как и многих других заключенных, не спас новый начальник стройки Авраамий Павлович Завенягин. Он велел кормить зэков макаронами, потому что понимал: от голодного человека, да еще при северных ветрах и морозах никакой работы не жди.
Судьба этого человека по-своему уникальна. В Москве он был заместителем наркома тяжелой промышленности Лазаря Кагановича. Но однажды ему на подпись принесли бумагу, санкционировавшую арест академика Ивана Губкина, бывшего учителя Завенягина. Тот бумагу не подписал, а позвонил по прямому проводу И.В. Сталину. Тем самым он спас своего учителя от ареста, но взбешенный Каганович приказал тут же уволить своего заместителя.
Сидя дома и ожидая ареста со дня на день, Завенягин написал письмо на имя Сталина и Молотова, в котором просил дать ему самую тяжелую работу, не оставлять его без дела. И такую работу ему нашли — отправили на строительство Норильского завода, но не в качестве заключенного, а начальника стройки. Дескать, посадить всегда успеем, как до него дали 15 лет заключения предыдущему начальнику.
Завенягин взялся за дело с присущей ему энергией. Он даже пошел на нарушение указания Сталина и вместо малого заводика и поселка при нем развернул полномасштабное строительство металлургического комбината и города на вечной мерзлоте. Он очень рисковал, в случае неудачи его, скорее всего, расстреляли бы. Но смелым иногда везет. Завенягин использовал опыт одного из заключенных, который придумал, как строить здания на вечной мерзлоте. Заключенные перестали долбить ямы под фундаменты глубиной до 16 местров. Строения стали возводить на сваях с использованием тепловых компенсаторов.
В итоге 10 марта 1939 года на малом металлургическом заводе был получен первый медно-никелевый концентрат. А накануне Великой Отечественной войны в состав Норильского комбината входили уже малый металлургический, кислородный, коксовый и ремонтно- механический заводы, временная электростанция, три угольные и три рудные штольни, карьеры песчаника и известняка, железная дорога, аэропорт, порт в Дудинке.
Стройка продолжалась и во время войны. Так что уже в 1953 году комбинат производил 35 % никеля, 12 % меди, 30 % кобальта и 90 % платиноидов от общего производства этих металлов в Советском Союзе.
Завенягина с почетом вернули в Москву На повышение. Но, говорят, он до конца жизни даже в помещении предпочитал тепло одеваться. Так глубоко в его организм проник холод Севера.
Нельзя обойти роль Норильска и в решении атомной проблемы. Многие старожилы города еще помнят о норильской «Макаронке» — установке по производству дейтерия — тяжелой воды, он же — «продукт № 180», он же «гидросилин».
Сам факт создания такой установки за полярным кругом — само по себе явление уникальное. Свет на ее историю проливают ставшие доступными воспоминания участников тех событий — С.М. Карпачевой и А.М. Розена, руководителей лаборатории ОКБ-10, где и разрабатывался проект по производству тяжелой воды. Кстати, эту тему неплохо исследовал в своей работе «Норильск в решении атомного вопроса» Орест Бондарчук, ученик местной гимназии № 4.
Те, кто слышал о «Макаронке» краем уха, чаще всего предполагали, что цех «Г», как его официально называли, производил сырье для атомной бомбы. На самом деле это не так. Перед учеными и производственникам была поставлена задача — в кратчайшие сроки наладить производство тяжелой воды для нового типа ядерного реактора. Такая вода, как и графит, служит замедлителем нейтронов.
Однако сами эти реакторы нового типа из дейтерия вырабатывали тритий — один из компонентов той самой знаменитой «кузькиной матери» — отечественной водородной супербомбы.
Всего в стране было 11 цехов «Г» по производству дейтерия. Частью проекта было и строительство производственной установки № 476 в Норильске. Ключевым был вопрос экономичности производства. Поначалу будущую установку должны были строить заключенные под руководством МВД и Минхимпрома. Завенягин стал возражать, он уже привык, что все важные дела в Норильске контролирует он сам.
Однако завод все же попадал в подчинение 7-го управление НКВД, что помешало и науке, и производству Чекисты привлекли к работе немецких специалистов и опять-таки заключенных, работавших из-под палки.
В итоге технический проект был выполнен в 1947 году, а сама установка пущена в строй только к 1955 году — довольно большой срок для тогдашних норильских темпов... Завод давал продукцию в течение семи лет, однако тяжелая вода оказалась слишком дорогой, и производство закрыли.
Название же «Макаронка» установка получила за свой странный вид. Установленная на бетонной площадке связка из пяти 100-метровых колонн, окруженных 12 испарителями с одной стороны, действительно напоминала пачку огромных макаронин. А для пущей секретности по городу распространили слух, что на этой установке и в самом деле делаются какие-то особые макароны для начальства.
Потом установку снесли. По свидетельству Л.B. Чалого, который с 1959 по 1977 год был главным инженером Управления строительных материалов, в 1959 году «Макаронку» разобрали, а оборудование демонтировали. Так что ныне от нее только фундаменты и остались.
